Баталов А.Л., Л. А. Беляев
“Наименее всего достойна доверия традиция, поскольку вечно она выступает под охраной невежества — и чем. больше оное невежество, тем древнее оказывается здание” (Simpson F. A series of ancient baptismal fonts, chronologically arranged. 1828)
Представления человека о том мире, в который он помещен неведомой ему силой, материализуются множеством способов. Среди них — обязательная и всеобщая сакрализация окружающей Среды, формирование особого, свойственного только данному социуму “священного пространства”. В структуре этого пространства выражаются фундаментальные представления народа. Конкретными средствами воплощения служат организация религиозной (в средневековой Европе — церковной) жизни, искусство и архитектура.
Возникающие при этом системы могут быть описаны, — во-первых, как здания и специально организованные священные участки, а также как методы их размещения на местности и в конкретном ландшафте; — во-вторых, как смысловые взаимосвязи религиозного и исторического характера, которыми их наделяют создатели (заказчик и строители); — наконец, как способы функционального ритуального использования систем в качестве искусственно созданной сакральной среды.
Взятые вместе, эти элементы и образуют сакральное пространство. Оно может быть дискретным или сплошным; покрывать занимаемую этносом территорию ровной сетью или формировать мощные семантические узлы (относительно независимые или собранные в жесткую иерархическую цепь). Человек, конечно, всегда старается перекрыть всю занимаемую им территорию хотя бы системой зримых символов, а в идеале — незримым покровом сверхъестественной защиты.
Возможно вы искали - Реферат: Гесиод
В полной мере это свойственно Руси и ее городам, изучение сакральной топографии которых отличается двумя главными особенностями. Это, во-первых, сравнительно молодые структуры, не опирающиеся на какой-либо местный античный субстрат (что свойственно странам Средиземноморья). Во-вторых, несмотря на свою молодость, — они довольно плохо обеспечены надежными письменными источниками (особенно для раннего периода). Оба эти свойства привели к тому, что историю сакральной топографии многих русских городов, и в первую очередь — Москвы, стремились не столько исследовать, сколько моделировать, ориентируясь на существующие “образцы”.
Конечно, известную роль здесь сыграла и западная традиция, где становление “христианской городской среды” долго старались осмыслить как целенаправленный, рационально спланированный и осуществленный проект. Это, действительно, иногда оправдано при работе с такими моделями как города вновь возведенные (например, Константинополь) или существенно перестроенные из старых, “языческих” центров (Рим, Милан, Аквилея, Аахен и др.) Но прямое проецирование метода на русский материал было, конечно, методической ошибкой и приводило к строительству “иллюзорной истории”.
Этот метод был в известной мере вынужденным и политически окрашенным. В условиях идеологического ограничения приоритет был отдан формальному анализу композиции города как сложившегося целого, оценке его силуэта, закономерностей в распределении доминант. В 1970-х гг. возникло направление, рассматривавшее сакральную топографию средневекового города именно как взаимосвязанную систему высотных акцентов. Эти доминанты иерархически дифференцировались на общегородские, уличные, внутриквартальные и т. д. Причем такой подход не всегда был исключительно рабочим, позволявшим, например, судить о пространственной структуре исторического города. В некоторых работах предполагалось, что подобный анализ дает возможность доказать закономерности именно такого, а не иного размещения храмов в городе. Более того — поскольку все храмы, независимо от времени их появления, воспринимались в рамках единой композиции, — то и их строительство в городе рассматривалось как проявление одного композиционного замысла.
Важнейший вопрос, когда и почему сложились эти осмысленные градостроительные системы, определившие состав своих компонентов, оставался открытым. Другой вытекавший отсюда вопрос — о константном для всей истории города принципе организации пространства, пытались решить, прибегая к самым разным построениям. Так, Г. В. Алферова стремилась обнаружить его в системе наследованных от Византии градостроительных принципов, якобы зафиксированных в Кормчей книге(1). Другие авторы апеллировали к неким неизменяемым, устойчивым представлениям профессиональных архитекторов о композиции. Ключевые же для понимания сакральной топографии понятия, например, о храме как “loca sancta, “святом месте”, — уходили на второй план, уступая место формально-композиционному принципу организации сакрального пространства.
В ряде работ таких авторов как М. П. Кудрявцев, Г. Я. Мокеев, Р. М. Гаряев раскрытые закономерности градостроительной структуры получали значение неких иконических знаков. Mосковские монастыри на плане города объединяли в пространственные кресты звезды или треугольники, — что должно было иметь тот или иной смысл (например, символизировать Святую Троицу). В другом случае очевидный и естетственный факт попадания в створ проемов яруса звона колоколен других колоколен или храмов использовала для обоснования семантической оправданности их пространственной взаимосвязи (например, в г. Суздале). Сегодня этот подход, подвергавшийся справедливой критике, не оставлен, но изменил сферу и все больше захватывает популярные издания(2).
Похожий материал - Реферат: Усадьбы Гатчинского района
В литературе по средневековому градостроительству обозначилась тенденция напрямую связывать пространственные структуры Москвы с идейно-политическими концепциями Московского государства XVI-XVII вв. и видеть в них доказательства средневекового осознания Москвы как Третьего Рима или Второго Иерусалима. В результате современные идейно-политические концепции произвольно “опрокидывают” на историческую архитектурную среду; искусственно создается модернизированный образ сакрального пространства средневекового города. При этом происходит по-своему весьма остроумная подмена общепринятых в исторической науке источников — идеализированными схемами композиции города, основанными на геометрических формах, которым присваивается выбранное авторами символическое значение. (Работа эта временами достигает виртуозности, живо напоминая метод отца Тристрама Шенди. Позволим себе напомнить эпизод известного шедевра Лоренса Стерна, где папаша главного героя с помощью перочинного ножа экспериментирует над фразами Эразма Роттердамского, пытаясь “врезать” в них скрытый якобы за неловкими словами и буквами сокровенный смысл, — но в конце-концов все портит и вырывает из книги целую страницу). Информационной базой для подмены служит система мифолигизированных представлений, сформировавшаяся на протяжении XVII-XIX вв. Легендарные сведения и прямые домыслы, отложившись за два-три столетия в литературе, используются без критического анализа. Они не только публикуются как достоверные в современных краеведческих и научно-популярных работах, но и служат основанием для многочисленных обобщений, проникают в учебники, энциклопедии, общие истории культуры и архитектуры.
В литературе последних двух-трех десятилетий, посвященной градостроительству средневековья, сложился уже целый пласт таких работ. Это явление в нашей историографии может объясняться прежде всего тем, что до сих пор не выработан подход к изучению сакральной топографии средневековья, не определен и не обработан круг источников, на которых подобное исследование может базироваться. В 1994 г. мы выступили с инициативным исследовательским проектом для разработки такого подхода, поддержанным затем РГНФ (за что хотим выразить этому Фонду самую искреннюю признательность). Работа, проведенная по проекту “Сакральная топография Москвы”, легла в основу ряда книг, а также основной части исследований и публикаций, здесь представляемых. Перед началом нашей работы мы определили три направления исследования.
Во-первых, сопоставить нашу методику исследования сакральной топографии Москвы с принятой в зарубежной истории церковного строительства, приведя обе системы в известное соответствие. Во-вторых, подготовить корпус документальных материалов, на основе которых можно приступить к созданию достаточно надежной и конкретной истории посвящений позднесредневековых храмов Москвы. В третьих, рассмотреть хотя бы наиболее обеспеченные источниками памятники и участки города с целью продемонстрировать методы и первые результаты комплексного анализа письменных источников и археологических данных, восстановить некоторые элементы посвятительных программ, развития станциональной литургики, формирования сакрального городского пространства с хроно-топографической привязкой.
Мы глубоко убеждены, что реконструкция сакрального пространства, может опираться только на точные сведения о развитии его конкретно-исторических элементов. В христианском мире они сохраняются не только в памятниках архитектуры, но и в динамике изменений посвящений престолов, в трансформации чинопоследования церковных служб, в введении новых праздников, развитии системы приходских и частных храмов. Поэтому исследование сакральной топографии должно базироваться прежде всего на выверке конкретных историй отдельных памятников и их престолов; системы служб и религиозных процессий; всех известных элементов церковной жизни и церковного управления. При этом его нельзя отделить ни от общего изучения истории города, ни от общей истории зодчества.
Такой подход — типичный методический признак, присущий всем серьезным трудам по истории сакрального пространства Средневековья. Методами истории искусств, истории архитектуры и градостроительства его начали изучать довольно давно. Особенно это касается сакральной топографии города, хотя определенное внимание уделяется и формированию сельских церковных структур.
Очень интересно - Реферат: О русской усадьбе
Можно выделить несколько направлений, сложившихся в исследовании процесса становления сакральной структуры христианского города. Первое назовем литургической. Она базируется на изучении станционального богослужения. Пример этого подхода, ставшего в западной науке уже традиционным, — классический труд Джона Болдуина “Христианское богослужение в пространстве города. Происхождение, развитие и смысл станциональной литургии”(3). Для осуществления подобной работы обязательным условием является наличие большого количества надежно датируемых и весьма специфических по составу письменных источников церковно-служебного характера. Второе направление опирается на общую историко-художественную традицию и апеллирует к такому материалу как градостроительство и архитектура в их непременной связи с историей отношений государства и церкви как организации, а значит — с историей политической, военной и экономической. Общеизвестным и общепризнанным образцом в этой сфере стали работы Ричарда Краутхаймера, квинтессенция которых собрана, как в фокусе, в его знаменитых лекциях “Три христианские столицы. Топография и политика”(4). Третье направление исследований сакральной топографии христианских городов можно назвать археологическим. Оно ставит целью восстановление конкретной истории отдельных культовых структур и их систем, то есть стремится прежде всего восстановить реальное их положение во времени и пространстве. Если два первых пути в качестве объекта исследований ориентируются прежде всего на мировые столицы или семантически-важные центры христианства — Рим, Константинополь, Иерусалим и им подобные, то археологическое охватывает и небольшие города, монастыри, отдельные сельские храмы с окружающими их ландшафтами, соотношение с хозяйственными и жилыми структурами. Понятно, что такая работа ведется буквально всюду — от Англии, Голландии, Швеции и других северных стран — до Италии, Африки и Центральной Азии(5).
В результате этой деятельности конкретная история сакральной топографии средневековых городов вообще и “христианских столиц” в частности была восстановлена на основе комплексного анализа письменных источников и археологии. Выяснилось, что сакральная структура городов средневековья складывалась далеко не одинаково. В качестве самого очевидного контраста служит различие церковного строительства в северной и южной областях Европы. В Италии каждый город имеет, по меньшей мере, один или два (зимний и летний) собора, а часто и отдельно стоящий баптистерий (характерный пример — Пиза, где приходы появились поздно, а центром церковной жизни горожан в течение всего средневековья оставался городской собор с баптистерием и кампаниллой). В Северной и Центральной Европе, наоборот, развивается сложная система приходских комплексов, а “независимые” баптистерии сравнительно редки, да и городской собор имеет далеко не каждый город. Хорошо известный пример именно такого развития — Лондон, где приходские церкви множились с невероятной быстротой.
Особый интерес у европейских исследователей вызвала тема “реликвии и градостроительство” в средневековье, которой посвящены многочисленные конференции и сборники. Оказалось, что развитие почитания мощей и складывание традиционных путей паломничества к ним были не только фактором формирования “сакральной структуры” отдельных городов и целых областей — но и важным стимулом градообразования вообще.
Установлено, что ориентация на какой-то церковный центр была изначально, генетически присуща целому ряду городов, особенно в Северной Европе. Такой центр был как бы заранее задан тем, что город складывался вокруг монастырского комплекса, построенного на loca sancta — “святом месте”. Например, английский город с характерным названием “Бэттл” возник вокруг аббатства, на крайне неудобном месте. Это объясняется тем, что, согласно легенде, центральный алтарь монастырского собора построен над местом, где пал король Гаральд. Более удобно стоящий на вершине холма Сент Альбанс также возник вокруг аббатства, основанного на предполагаемом месте мученичества святого Альбана (t 286 г.). Хорошо известны случаи, так сказать, вторичной и сознательной сакрализации, или “оцерковления” городов, подчинения их епископскому центру. Так сложилась судьба Олд Сарума (Англия), стоявшего на месте еще доримского поселка. При норманнах в его центре, на вершине холма, выросли символы власти, замок и храм, — но дома жителей остались в основном за пределами стен. В результате, к началу XIII в., выбирая для нового соборного участка самое выгодное место, епископ и клир вынуждены были перенести его в гущу застройки, так сказать, “на посад”, на берег реки, к подножию холма. (На Руси таким городом ряд исследователей считает Переяслав Южный).
Материалы Западной Европы позволяют реконструировать не только связи архитектуры и планировки города с процессиональной литургией и развитием почитания святых. Уже возникли методы, дающие ответ на такие например вопросы, как история прихода и приходского строительства; развитие взаимоотношений соборного, частного и общинного церковного строительства.
Вам будет интересно - Реферат: Усадьбы Всеволожского района
Особенно велик интерес к “приходской” сакральной топографии в Англии, где он не ослабевает по конфессиональным мотивам (так же как интерес к роли городского собора, традиционно господствующий в Германии и Франции, к епископской резиденции — в Италии, а, скажем, в Ирландии — к монастырским структурам). Исключительную роль в этом сыграли раскопки средневековых лондонских церквей, — они помогли определить границы приходов и даже составить их карты, восходящие к XII в., а может и раньше (например, работы Граймса 1968 года).
Правда, аналогов крохотным городским приходам Англии нет больше нигде в Европе, — но подобные признаки ведь и важны для осознания различий, своеобразия сакральной топографии разных городов и народов.
Раскопки Лондона доказали, что приходские храмы развились из домашних церквей: в результате очень известных работ Мартина Биддла на Сент-Мерис-Таннер-Стрит в Вестминстере была раскрыта церковь, единственная дверь которой выходила прямо в частный дом. Долго оставалось неясным, кому принадлежали ранние лондонские храмы, землевладельцам и феодалам, богатым и влиятельным семьям, или группам соседей — по аналогии с церквями торговых корпораций в немецких городах (“кауфманскирхен”), кои известны и в русских торговых центрах. Благодаря возникшим картам средневековых приходов стало ясно, что земля небольших приходских комплексов находилась не в частных руках, а принадлежала корпорациям владельцев, — через них даже проходили дороги.
Изучение сакральной топографии актуализирует вопросы, связанные с историей прихода. Однако его происхождение как на Руси, так и в Европе окончательно не прояснено и нуждается в дополнительном исследовании.
Схема устройства приходов была отработана в Европе только в течение XI-XII вв. Их правовой статус определился, — хотя корни этой системы уходят в раннехристианский период, и каждая эпоха внесла свой вклад в природу и структуру приходской жизни. Существенный шаг был сделан в XII в. с введением канонического закона, требовавшего единообразия приходов. Теперь это слово приблизилось к своему значению и стало означать конгрегацию, собирающуюся по воскресеньям и праздничным дням для богослужений в приходской церкви, крестящую детей в церковной купели, хоронящую усопших на церковном кладбище, определенным образом содержащую своего священника.
Похожий материал - Реферат: О датировке церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове
В Северной и Центральной Европе основой для создания корпуса приходских церквей служили небольшие храмы, оратории и часовни, множество которых было построено в раннем средневековье, которые по мере развития города превращали или заменяли приходскими. В конце XII в. в Париже епископ Морис де Сюлли издал указ, которым пересмотрел все границы приходов, преобразовав в приходские церкви разнообразные сакральные постройки.
В Италии процесс был иным, поскольку здесь изначально различались приходы двух видов, городской приход с центром в соборе и деревенский приход, — столь же территориально и демографически обширный. Правда, в позднем средневековье города образовали и здесь множество приходов, но идея единого для всей конгрегации собора с баптистерием, где каждый горожанин прошел обряд крещения, дожила до наших дней.
Анализ современных работ, посвященных сакральной топографии таких центров христианства как Иерусалим, Рим, Константинополь, Милан, Лондон и другие не только показал, что у сакральной топографии русских средневековых городов с ними много общего, но и подтвердил, что единственно возможный путь исследования таких систем — источниковедческий анализ их истории. Мы ежедневно убеждались, что фактологической основой исследования сакрального пространства средневекового города должна стать, в первую очередь, история престолов его храмов, раскрывающая причины и время их возникновения, восстанавливаемая при опоре на скрупулезно анализируемые материалы архитектурно-археологического и документального характера.
На какой же круг источников мы должны опираться в первую очередь? Историография московских престолов достаточно обширна. Попытки систематизации сведений о времени основания московских церквей относятся уже к началу XIX в., когда в клировых ведомостях появилась графа, в которой их составители должны были указывать время основания храма. При митрополите Филарете (Дроздове) включение в клировые ведомости исторических сведений о храме стало обязательным. Уже в конце XVIII в. выходят справочники по московским храмам с перечислением основных и придельных престолов(6). Сведения из клировых ведомостей и первых путеводителей по Москве стали восприниматься как документально подтвержденные авторами церковно-археологических трудов уже в середине-второй половине XIX в. Затем они проникли в литературу XX в., причем отношение к ним как к абсолютно надежным бытует и по сей день.