И.Машбиц-Веров
Переход от земной к «божественной» любви происходил у Блока постепенно и с неизменными колебаниями. Образ любимой в собственно мистическом воплощении возникает в годы 1901 — 1904, начиная с «мистического лета».
Е. Иванов называет этот образ «Зарей родословной», общей для Блока с «родным братом по Заре — А. Белым». Действительно, первоисточник образа у обоих поэтов один: Вл. Соловьев. Но подлинно ли светила им «одна заря», как полагает не только Е. Иванов? Вопрос этот может быть решен только точным выяснением того, что конкретно взял каждый из этих поэтов у своего учителя.
В «Посвящении», написанном на книге стихов Вл. Соловьева, которую Блок собирался подарить Л. Д. Менделеевой, он отчетливо выразил свое отношение к автору книги:
Встали надежды пророка —
Возможно вы искали - Курсовая работа: Тема России и революции
Близки лазурные дни.
Пусть лучезарность востока
Скрыта в неясной тени.
Но за туманами сладко
Чуется близкий рассвет.
Похожий материал - Реферат: Джонатан Свифт как памфлетист
Мне — мировая разгадка
Этот безбрежный поэт.
Здесь — голубыми мечтами
Светлый возвысился храм.
Все голубое — за Вами
Очень интересно - Реферат: Поэзия К. Бальмонта
И лучезарное — к Вам.
(1901, I, 478, IX)
«Безбрежный поэт» — вот что прежде всего привлекает Блока к Соловьеву. И о том же пишет он Е. Иванову в 1904 году: «Есть Вл. Соловьев и его стихи — единственное в своем роде откровение, а есть «Собр. сочин. В. С. Соловьева» — скука и проза» (VIII, 106). В письме Брюсову по поводу публикации цикла своих стихов Блок заявляет: «Заглавие ко всему отделу моих стихов в «Северных цветах» я бы хотел поместить такое: «О вечно-женственном. В сущности, это и есть тема всех стихов (I, 55. ).
Блок, стало быть, особо выделяет у Соловьева именно образ «Вечной Женственности» (или Софии, Мировой души). Отсюда и особый интерес к поэзии Соловьева, которая прежде всего была посвящена «Лучезарной». Но ни в «Стихах о Прекрасной Даме», ни во всем своем дальнейшем творчестве Блок не касается, не развивает других проблем и мотивов, связанных с учением Соловьева. В письме Г. Чулкову поэт более обстоятельно объясняет свою позицию.
Г. Чулков опубликовал тогда статью «Поэзия Вл. Соловьева». Ее основная мысль: «В то время, когда Соловьев-философ не отвергает [материального] мира, Соловьев-поэт не может скрыть своего презрения к нему». Чулков поэтому находит у Соловьева «трагический разлад души, черный разлад... Единство и цельность философского миросозерцания нарушается, и с ужасом видишь торжество хаоса над органическим порядком». Поэзия Соловьева и объявляется «мраморной гробницей бесплодной любви, стеклянной любовью... Скептицизм, граничащий с цинизмом, непрестанно боролся в сердце Соловьева с верой в живую реальность Вечной Женственности».
Вам будет интересно - Курсовая работа: Поэзия В. Брюсова
Против такого взгляда Блок решительно возражает. «Последние годы Соловьев в моем предположении и впечатлении, — пишет он Чуйкову, — начинал прекрасно двоиться, но совершенно не было запаха «трагического разлада» и «черной смерти». Скорее, по-моему, это пахло деятельным весельем наконец освобождающегося духа». Именно таков, продолжает Блок, «без теорий, облик во мне живущий, это самое спорит во мне с Вами». Отвергая оценку поэзии Соловьева как поэзии аскетической, утверждающей страдания, смерть, черный разлад, Блок заявляет, что для него «сквозь все это проросла лилейная по сладости, дубовая по упорству жизненная сила. Эту силу принесло Соловьеву то Начало, которым я дерзнул восхититься,— Вечно Женственное». А в заключение Блок опять подчеркивает: теоретизировать о Соловьеве, «говорить о Нем — значит потерять Его». Ибо тогда все предстает, как «догматы, все — невидимые рясы, поповские сапоги и водка» (VIII, 127, 128).
Блок писал свое письмо Чулкову в 1905 году и просил никому «не показывать его». Объясняется это, очевидно, тем, что только что вышли «Стихи о Прекрасной Даме», Белый, как глава теургов, еще всячески превозносил Блока, как верного последователя Соловьева, их общих взглядов на него, и открыто сказать то, о чем сообщалось Чулкову, значило обнаружить серьезные разногласия.
Но в 1907 году, когда разногласия вышли наружу и Белый клеймил Блока как «изменника», стало необходимым решительно объясниться. Это Блок и делает в письме к Белому от 15—17 августа.
Уже в период создания «Стихов о Прекрасной Даме», т. е. с самого начала, как теперь считает Блок, сказалось, «различие наших темпераментов и странное несоответствие между нами — роковое, сказал бы я». Так было еще «в первую ночь нашего знакомства... В ту ночь я почувствовал и пережил напряженно то, что мы — «разного духа», что мы — духовные враги». «Я — очень скептик, — объясняет Блок, — и тогда был мучительно скептик... Мне было трудно с Вами».
Затем Блок, как и в письме к Чулкову, обращается к вопросу о восприятии им жизни и философских направлений «без теорий», непосредственно-эмоционально. «Я издавна, — пишет он, — отношусь к теориям, как к лирике — и никогда не возвожу их в теории, принципы, пути... Философского credo я не имею». И вот почему, признается он, «в вашем войске (войске людей с отточенным мировоззрением) действовать я не могу, потому что не умею принять приглашения укреплять теорию символами».
Похожий материал - Реферат: Творчество Вячеслава Иванова
При этом Блок подчеркивает, что он был всегда человеком «зыблемой лирической души», человеком «с неустановившимся миросозерцанием, который чаще говорит НЕТ, чем ДА», и в котором «за жутью и весельем таится бездна, куда можно полететь — и ничего не останется».
Но хотя Блок и сознает, что несет в себе тяжелый груз противоречий («свои психологические свойства ношу, как крест») он, тем не менее, всегда сохраняет «свои стремления к прекрасному, как свою благородную душу». Более того, он остается в собственном представлении — человеком цельным: «Я — очень верю в себя, ощущаю в себе здоровую цельность и способность и уменье быть человеком — вольным, независимым и честным... Если я кощунствую, то кощунства мои с избытком покрываются стоянием на страже. Так было, так есть и так будет. Душа моя — часовой несменяемый... По ночам же — сомнения и страхи находят и на часового».
«Вы, по-моему, — заявляет он Белому, — подходили ко мне не так, как я себя сознавал, и до сих пор подходите не так» (VIII, 194—203).
Примерно таково же отношение Блока и к Вяч. Иванову. «Мы оба — лирики, оба любим колебания друг друга, так как за этими колебаниями стоят и сторожат наши лирические души», — пишет Блок, — но оказывается — «сторожат они совершенно разное» (VIII, 200. ).