Карпов А. Ю.
Как известно, древняя Русь приняла Крещение в 80-е гг. X в., или около 6496 г., согласно принятой тогда в Восточной церкви системе летосчисления. Иными словами, христианский мир пребывал в самой середине седьмого — последнего — тысячелетия своей истории и на исходе первой тысячи лет после Рождества Христова. Как отмечал еще в XIX в. исследователь древнерусской эсхатологической литературы В. Сахаров, в то время в Византии и других христианских государствах "вопрос о близкой кончине мира был в полном разгаре"(1).
Представления о "седморичности" мира, заключающего в себе именно семь "веков", или тысячелетий, было, по-видимому, общепринятым и основывалось, прежде всего, на существовавшем взгляде на творение мира как на своего рода прообраз всей последующей истории человечества: семь дней творения соответствовали семи "векам" человеческой истории. (Ибо, как сказано у апостола Петра, "у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день" (2 Петр. 3, 8), а еще прежде у Псалмопевца: "…Пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел…" (Пс. 89, 5).) Седьмой "век" при таком взгляде оказывался последним; именно на него должны были прийтись "последние времена" — явление антихриста, второе пришествие Христа, общее воскресение из мертвых и Страшный суд.
Эта эсхатологическая концепция была усвоена Русью вместе с христианством как одна из составляющих христианского учения. Если верить рассказу Повести временных лет, то именно слова греческого философа о грядущем всеобщем воскресении из мертвых, подкрепленные демонстрацией "запоны" (полотнища) с изображением Страшного суда, во многом определили выбор князя Владимира Святославича в пользу христианской веры. Впрочем, в преломлении книжников древней Руси эсхатологическая концепция мира не могла не подвергнуться некоторой корректировке, по крайней мере, в одном отношении. Как народ новообращенный, только что пришедший к Христу, Русь оказывалась даже в более выигрышном положении, нежели "старые" христианские народы. Идея торжества Руси, "последней" пришедшей к служению Богу (но, по слову Евангелия, "будут последние первыми, а первые последними" — Мф. 20, 16), составляет основной пафос "Слова о законе и благодати" киевского митрополита Илариона — выдающегося произведения древнерусской литературы, составленного в середине XI века (не позднее 1050 г.): "Ибо не вливают, по словам Господним, вина нового, учения благодатного, "в мехи ветхие"… — "а иначе прорываются мехи, и вино вытекает" (Мф. 9, 17)… Но новое учение — новые мехи, новые народы!"(2).
Идея Руси как "новых людей", "работников одиннадцатого часа" (по евангельской притче: Мф. 20, 1—16) пронизывает и другие произведения древнерусской литературы XI — первой половины XII в., в том числе и Повесть временных лет. Это хорошо видно в текстах, посвященных Крещению Руси (т. е. принадлежащих ранним пластам Повести временных лет): например, в молитве князя Владимира по крещении киевлян(3), в похвале Русской земле, просвещенной святым крещением(4), в молитве Владимира по освящении Киевской Десятинной церкви(5). С течением времени идея "избранности" Руси в "последние времена" отнюдь не потускнела; так, очень ярко выражена она в "Чтении о житии и о погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба" знаменитого печерского диакона Нестора, памятнике конца XI — начала XII в. Нестор как раз и приводит в связи с Русью упомянутую выше евангельскую притчу о человеке, нанимавшем работников в свой виноградник: пришедшие около одиннадцатого часа получили то же вознаграждение, что и начавшие работу раньше, причем хозяин виноградника повелел раздавать плату, "начав с последних до первых". "Поистине бо и си праздьни быша, служащеи идолом, а не Богу.., — восклицает Нестор, имея в виду еще недавно языческую Русь. — Но еда благоволи Небесныи владыка… в последьняя дьни милосердова о них и не дасть имь до конца погыбнути в прельсти идольстеи". И еще раньше, начиная повествование о крещении Руси, Нестор также вспоминает о "последних днях", в которые проявил Господь милосердие к Своей "твари"(6). Наконец, как показывают недавние наблюдения И. Н. Данилевского, сам заголовок Повести временных лет (появившийся, вероятно, во втором десятилетии XII в.), а возможно, и заголовок предшествовавшего ему летописного свода, вполне вероятно, также несут на себе явные следы ожидания близящегося конца света(7).
Возможно вы искали - Реферат: Славянская мифология
Известно, что христианская традиция в принципе отвергает возможность точного расчета даты конца света, на что недвусмысленно указывает текст самого Священного Писания. Ср. в Евангелии: "О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой" (Мф. 24, 36) и у апостола Павла: "О временах же и сроках нет нужды писать… ибо… день Господень так придет, как тать ночью" (1 Фес. 5, 1—2). Тем не менее попытки таких расчетов предпринимались неоднократно — как до наступления седьмого тысячелетия от Сотворения мира (рубеж V—VI вв.)(8), так и позднее. В частности, нарастанию эсхатологических ожиданий не могло не способствовать исполнение 1000-летия Рождества Христова в 1000 г.(9) и, особенно, 1000-летия Распятия Христова около 1033 г. Напомним, что в Откровении Иоанна Богослова определенно говорится именно о тысяче лет, на которые должен быть связан сатана, и о тысячелетнем Царстве Христовом (Откр. 20, 2. 7).
В отношении средневековой Руси, однако, с уверенностью можно говорить лишь об одной дате, на которой были сфокусированы эсхатологические ожидания. Это самый конец седьмого тысячелетия — 7000 г. от Сотворения мира (1492/1493 г. от Рождества Христова)(10). Относительно же более раннего времени (в том числе киевского периода) имеющиеся в нашем распоряжении источники, к сожалению, не позволяют делать какие-либо определенные выводы.
Более или менее конкретный анализ эсхатологических взглядов древнерусских книжников возможен, по-видимому, лишь начиная с конца XI в., когда в источниках, прежде всего в летописи, появляются относительно развернутые тексты эсхатологического содержания и комментарии к ним летописцев. Из них можно заключить, что эсхатологические ожидания в древней Руси были связаны не столько с разного рода хронологическими расчетами и совпадениями, сколько с целенаправленным уяснением тех многочисленных знамений, признаков и примет, которые воспринимались в то время как свидетельства приближающегося светопреставления.
Люди Средневековья (в том числе и книжники древней Руси) относительно полно представляли себе картину "последних времен". Описания конца мира содержатся как в новозаветных (все четыре Евангелия, Деяния и Послания апостолов и, особенно, Откровение Иоанна Богослова), так и в ветхозаветных книгах (книги пророков Исаии, Иезекииля, Даниила и др.). Подробно описываются знамения и признаки конца света и в целом ряде авторитетных переводных сочинений, хорошо известных в древней Руси.
Первым в числе этих сочинений следует назвать т. н. "Откровение Мефодия Патарского" — произведение неизвестного византийского автора, приписываемое Мефодию, епископу города Патар в Малой Азии (III—IV вв.), но написанное позже (по разным предположениям, в IV—VI вв.)(11). Это сочинение, по крайней мере, дважды было процитировано киевским летописцем (оба раза в статье 1096 г.)(12) и один раз — автором суздальской летописи (в статье 1223 г.)(13) — причем все три раза именно в связи с рассуждениями о приближающейся кончине мира. Это заставляет нас более подробно остановиться на его содержании.
Похожий материал - Реферат: Прикладная мифология
Выстраивая картину "последних времен", автор "Откровения" уделил особое внимание нашествиям "измаилитов" (по-другому, "агарян" или "сарацинов"), потомков библейского праотца Измаила и его жены Агари; византийцы относили к ним, прежде всего, арабов-мусульман, а впоследствии также и различные племена тюркского происхождения, в частности, турков-сельджуков. На Руси в XI—XII вв. под "измаилтянами" понимали, прежде всего, половцев и других родственных туркам кочевников южнорусских степей. При приближении конца света, писал автор "Откровения", эти "измаилитские" народы должны выйти "на казнь христианам" из "Ефрива" (Ятриба, или Етривской пустыни в Аравии, в греческом подлиннике: ??? ?? ???????; впоследствии Медина), куда их предки были заточены еще в библейские времена израильским судией Гедеоном. "И сугуб будет ярем их на выи въсех язык, не будет же цесарство на земи, еже възможет победити их даже до числа времен седморичныих, 77, и по сем побеждени будут цесарством гръчьскыим и повинутся ему", — пророчествовал псевдо-Мефодий и далее подробно описывал все те ужасы, которые должно принести народам нашествие измаилтян. Скорбь от их нашествия будет не единственной; к ней приложатся и другие "язвы" (по выражению Апокалипсиса), которые поразят мир. "Въ время же оно… умножится скръбь на человецех и на скотох, и будет глад и губительство и тле, и растлени будут человеци по лицу въсея земля, якы пръсть на въсек день".
Когда же торжество измаилтян будет казаться полным, внезапно "въстанет на ня цесарь елинъскыи, сиречь гръчьскы, с яростию великою… и въздвигнет оружие на ня в Ефриве отечьстве их, и попленит жены и чяда их, а на живущую в земи обетованнеи сънидут сынове цесареви с оружием и потребят их от земя, и нападет на них страх отвъсюду… И въси плъци их сущии на земли их в руце грьчьскаго цесаре предадятся оружием и пленом и пагубою и съмрътию, и будет иго цесаре гръчьскаго на них седьм седмицею, паче еже бе иго их на гръцех…" Тогда на земле наступят "тихость великая" и радость, каких никогда не бывало прежде.
Радость эта, однако, окажется временной. "Тогда отвръзутся врата севернаа, и изыдут силы язычьскыя, яже беху затворены вънутрьуду, и подвижется въсе земле от лица их", — вновь пророчествует автор "Откровения". Эти "силы языческие" — нечестивые народы, некогда заточенные на севере великим Александром, царем Македонским, который таким образом хотел избавить от их нашествия мир; чудовищные народы Гог и Магог, пророчества о которых содержатся в Книге пророка Иезекииля (Иез. 38, 14—16) и в Откровении Иоанна Богослова (Откр. 20, 7).
Легенда, согласно которой эти чудовищные народы были побеждены Александром Македонским и заточены им где-то в "пределах северных", была широко распространена в средние века и получила отражение в различных средневековых литературах — христианской, мусульманской, еврейской. Согласно "Откровению Мефодия Патарского", Александр запер Гога и Магога и прочих "человекоядцев" (всего 24 "царствия") в высоких горах, затворив с Божьей помощью эти горы и соорудив неприступные ворота, открыть которые нельзя никоим способом вплоть до наступления "последних времен". В средневековье с "заклепанными народами" отождествлялись различные северные народы: гунны, авары, хазары, тюрки, норманны, русы и др.(14) В древней Руси эта легенда также получила распространение (в том числе через "Откровение" псевдо-Мефодия), но местонахождение Гога и Магога представлялось уже иначе — где-то на Крайнем Севере, севернее или восточнее тех народов, которые были более или менее знакомы русским.
Эти "исходящие от севера языки", поедающие плоть человеческую и пиющие кровь, "аки воду", согласно псевдо-Мефодию, завоюют всю землю, сея на ней страх и ужас, "и никто же будет иже възможет стати съпротиву им". Однако Бог не допустит торжества Гога и Магога: "по седморичнем же времени… послет Господь Бог архистратига своего, и побиет их единем часом въсех".
Очень интересно - Курсовая работа: Восточнославянские дуалистические легенды о сотворении мира
Вслед за этим на землю явится антихрист. "И потом сънидет гръчьскыи цесарь и вселится в Иерусалим седморицу времене и пол, — продолжает псевдо-Мефодий, — а на скончани десять и пол времене (здесь: десяти с половиной лет. — А. К.) явится сын погыбелныи", то есть антихрист. В его пришествие люди обратятся к вражде, ненависти и беззаконию, и явится множество различных чудес и знамений, точнее лжезнамений, которые также перечисляет автор "Откровения". Для обличения антихриста на землю спустятся с небес Енох и Илия(15), но антихрист, "видя же себе люте обличаема", убьет святых угодников Божиих.
Наконец, последует второе пришествие Христово, общее воскресение и Страшный суд. "И тогда явится знамение пришествиа Сына человеческаго, и приидеть на облацех небесныих, и убиет его (антихриста. — А. К.) Господь духом уст Своих по апостольскому глаголу…".
Для того чтобы уяснить эсхатологические представления древнерусских книжников, и в частности, авторов Повести временных лет, необходимо привлечь и другие переводные эсхатологические произведения, получившие распространение в древней Руси, — "Сказание о Христе и антихристе" христианского писателя III в. Ипполита Римского, приписываемое ему же "Слово о скончании мира и о антихристе", Слово святого Ефрема Сирина о втором пришествии Господнем, кончине мира и антихристе, толкования на Апокалипсис Андрея Кесарийского, Житие Андрея Юродивого и др. При этом следует иметь в виду, что, например, древнейший русский список "Сказания о Христе и антихристе" Ипполита Римского читается в рукописи XII в., в которой сохранились также толкования на книгу пророка Даниила того же автора(16). Летописец нигде не ссылался на "Сказание" Ипполита Римского, но зато толкования на книгу пророка Даниила были использованы им (в статье 1111 г., также посвященной борьбе с измаилтянами-половцами)(17); причем есть основания полагать, что это тот самый летописец, который привлекал для подтверждения своих мыслей "Откровение Мефодия Патарского" (см. ниже). В сочинениях Ипполита (и прежде всего, в "Сказании") приведены многие дополнительные подробности, касающиеся обстоятельств пришествия антихриста и тех "мерзостей и пагуб", которые это должно принести человечеству. Как мы увидим, эти подробности не только могли быть известны древнерусскому летописцу, но и почти наверняка учитывались им при оценке событий, происходивших в окружающем мире.
Среди признаков и примет приближающегося конца света древнерусский книжник должен был отмечать самые разные явления и знамения — как небесные, так и вполне земные. В их число входили нашествия "ратных", голод, болезни, прочие бедствия, солнечные и лунные затмения, "течения" звезд, других небесных тел и т. д. О том, что все эти явления предвещают второе пришествие Христа, свидетельствовал текст Священного Писания (ср., напр., Лк. 21, 25. 26). От христианина прямо требовалось различать эти "знамения времени" (ср. Мф. 16, 3; Лк. 12, 56), т. е. тщательно следить за ними и по возможности правильно их истолковывать.
Русские летописи, как, впрочем, любые средневековые хроники, наполнены описаниями таких знамений и чудесных явлений. Все они — по прямому указанию Священного Писания — воспринимались, прежде всего, в эсхатологическом ключе, как возможное свидетельство приближения "последних времен". Правда, сами летописцы достаточно редко прямо говорили об этом. Так, в Летописце Переяславля Суздальского (памятнике в своей основе XIII в., но сохранившемся в рукописи 60-70-х гг. XV в.) читаем под 1203 г.: "Тое же зимы быша знамения многа на небеси. Едино же от них скажем: бысть в едину нощь… потече небо все, и бысть чръмно по земли, и по хоромам снег Мнети же всем человеком зряче, акы кровь пролиана по снегу. Видеша же неции течение звездное на небеси, отръгахуть бо ся звезды на землю, мнети видящим, яко кончину приспевшю…"(18).
Вам будет интересно - Доклад: Мир есть Миф
Другое свидетельство датировано 1230 г., но сохранилось лишь в летописях конца XV в. (что, в принципе, дает основание видеть здесь отражение эсхатологических представлений именно этой эпохи): "Того же лета быша знамения многа, от нихже едино скажем: в Киеве всем зрящим бысть солнце месяцем, явишася обапол его столпи червлены, зелени, сини; таже сниде огнь с небеси, аки облак велик над ручаи Лыбеди, а людем отчяявшимся живота, мнящим кончину…"(19) (Впрочем, представление о "гибели" солнца как явственном признаке гибели всего мира, по-видимому, было свойственно еще языческому славянскому обществу(20).) В других случаях (например, при описании знамений, происходивших в XI—XII вв.) летописец не упоминает прямо о "кончине" мира, хотя, по всей вероятности, подразумевает ее.
Наиболее же очевидным признаком приближения "последних времен" для древнерусского книжника (в полном соответствии с "Откровением Мефодия Патарского" и всей византийской традицией) являлись все-таки нашествия иноплеменников-"измаилтян". Нашествия неведомых ранее народов и связанные с этим бедствия всегда воспринимались в христианском мире как явления, предвосхищающие пришествие антихриста и конец света. Образованные византийские книжники видели антихриста и его служителей то в самом пророке Магомете, то в его последователях-сарацинах, то, позднее, в турках-сельджуках, овладевших к исходу XI столетия Палестиной и другими христианскими землями.
В древней Руси эти эсхатологические ожидания наполнялись несколько иным содержанием. Пророчества псевдо-Мефодия воспринимались с явной поправкой на реалии Восточной Европы. Сама "Етривская пустыня" — родина "измаилтян" — под пером русского книжника переместилась из внутренней Аравии на северо-восток, оказавшись где-то "между востоком и севером", т. е. в той части света, в которой находилась сама Русь. Вышедшие же из "Етривской пустыни" "измаилтяне" были отождествлены с тюрками-половцами, которые появились в южнорусских степях в 50-60-е гг. XI в., причем действительно пришли откуда-то с северо-востока. (Впоследствии эти эсхатологические ожидания были перенесены на татар, попавших в поле зрения летописцев в 20-е гг. XIII в.) Неудачи в борьбе с кочевниками в 90-е гг. XI в. как раз и заставили киевских летописцев в первый раз на страницах летописи вспомнить зловещие предсказания Мефодия Патарского.
Прямые ссылки на "Откровение" псевдо-Мефодия содержатся в статье 6604 (1096) г. Эта статья представляет исключительный интерес для нашей темы, поскольку дает уникальные сведения об этнографических, этногенеалогических и эсхатологических представлениях древней Руси. Последние, как выясняется, были теснейшим образом переплетены между собой.
Рассказав о разорении половцами Киево-Печерского монастыря и других окрестностей Киева 20 июля 1096 г., летописец-печерянин сообщает о том, откуда взялись эти "безбожные сынове Измаилевы", "пущенные" Богом "на казнь христианом". При этом он прямо ссылается на Мефодия Патарского и буквально цитирует его (хотя не все приводимые им факты содержатся в известных нам редакциях греческого оригинала "Откровения"). "Ищьли бо суть си от пустыня Нитривьскыя [Етривьскыя] межю встокомь и севером, ищьли же суть их колен 4: тортъмени, и печенези, торци, половци…".
Похожий материал - Доклад: Четыре провинции Ирландии: Коннахт
"Измаилитская" генеалогия тюркских кочевых народов была не единственной на Руси. Летописец полемизирует с какими-то неведомыми нам оппонентами, которые считали половцев и других кочевников-тюрков потомками Аммона (в современном синодальном переводе Библии — Бен-Амми), одного из сыновей праотца Лота от его кровосмесительной связи с собственной дочерью. "Друзии же глаголють: сыны Амоновы, — сообщает летописец. — Се же несть тако. Сынове бо Моавли хвалиси, а сынове Аммонови болгаре, а срацини от Измаиля творятся, сарини, и прозваша имена собе — саракыне, рекше: Сарини есмы. Тем же хвалиси и болгаре суть от дочерю Лютову [Лотову], иже зачаста от отца своего, тем же нечисто есть племя их. А Измаиль роди 12 сына, от них же суть тортмени, и печенези, и торци, и кумани, рекше половци, иже исходять от пустыне…"
Сюжет с хвалисами и болгарами, по-видимому, не имеет никакого отношения ни к "Откровению" псевдо-Мефодия, ни вообще к византийской этногенеалогической традиции. Следовательно, истоки представлений летописца надлежит искать где-то в ином месте.
В специальной статье, посвященной летописной генеалогии хвалисов и болгар, я попытался показать, что именование хвалисов (под которыми, скорее всего, понимались хазары или какая-то их часть, может быть, жившие в Хазарии хорезмийцы-мусульмане) и волжских болгар потомками Моава и Аммона отражает нехристианскую, вероятно, иудейскую (или, точнее, караимскую) этногенеалогическую традицию: именно караимские авторы XI в. рассматривали хазар, принявших иудаизм в сравнительно недавнем прошлом, как "нечистых", "незаконнорожденных" иудеев (используя библейский термин "mamzer") и в этом отношении отождествляли их с "нечистыми" племенами моавитян и аммонитян(21). Разумеется, эти выводы могут рассматриваться лишь как гипотетические. Однако сам факт "восточного" происхождения данных этногенеалогических построений представляется вполне вероятным. Хвалисы и болгары (так же в паре) упоминаются в Повести временных лет еще раз — в этнографическом введении в летопись, в рассказе о течении Волги(22), в котором заметны следы восточной (в данном случае мусульманской) географической традиции. Это влияние прослеживается, в частности, в упоминании 70 "жерел" (рукавов) Волги при ее впадении в "Хвалисское" (Каспийское) море ("общее место" средневековой восточной географии)(23).
Поиск потомков Моава и Аммона среди соседних и враждебных с Русью племен, по-видимому, имел особое значение именно в свете ожидания "последних времен". Об особой роли моавитян и аммонитян в борьбе христиан с антихристом определенно свидетельствовал Ипполит Римский. Приведя в "Сказании о Христе и антихристе" слова пророка Даниила: "…и спасутся от руки его (царя северного. — А. К.) только Едом, Моав и большая часть сынов Аммоновых" (Дан. 11, 41), Ипполит толкует их следующим образом: "Си бо суть и пристающии к нему (антихристу. — А. К.) рода деля, и царя его своего сътворить…" И далее дает разъяснения, на основании которых летописец, вероятно, и основывался, предпринимая разыскания относительно нынешних потомков Моава и Аммона: "А Аммон и Моав иже от дъвою дъщерию Лотову родивъшуся, от неюже род и доселе пребываеть". Вслед за тем Ипполит цитирует пророка Исаию (Ис. 11, 14), причем вновь в чисто эсхатологическом ключе: "…и на моаны [моавы] пьрвое рукы възложать, а сынове Аммонови пьрвое повинуться"(24).