Решение о строительстве Дома правительства было принято Советом Народных Комиссаров в 1927 году, когда стало очевидно, что все жилплощади, занятые служащими госаппарата, перенаселены. С весны 1918 года такими жилищными площадями в столице являлись: Кремль, в котором проживали 1 257 человек, а также гостиницы «Националь», «Метрополь» и другие, где обитал 5 191 человек из числа ответственных работников и заслуженных революционеров. Кроме того, аппараты и наркоматы нуждались дополнительно в полутора тысячах ответственных работников, в то время как свободных комнат на правительственном балансе числилось лишь 29.
Москва всегда страдала от перенаселения. И выход из создавшейся ситуации виделся один — строительство Дома правительства, причем такого, чтобы признаки новой жизни проступали в нем во всем коммунистическом величии. Когда решение было принято, потребовалось отыскать место под застройку с совершенно определенным условием — оно должно быть недалеко от Кремля. Искомое место нашлось на так называемом Болоте — территории за Большим Каменным мостом, на противоположном от Кремля берегу Москвы-реки.
Остров царских садов
В старину из-за царского сада, разбитого здесь, место это называлось «Садовники». Сад защищал Кремль от возможного пожара, и любое строительство здесь было запрещено. Теперь это был остров, отделенный от Замоскворечья водоотводным каналом, прорытым во времена императрицы Екатерины II. А тогда на месте канала была заросшая москворецкая старица: низина, бочаги, наполнявшиеся в половодье. Москвичи так и звали это место — «болото», и слыло оно дурным и «кровососным». От такой славы и царские сады не спасали. На Болотной площади казнили. Молва говорит, что Разина казнили на Красной площади, а вот Пугачева — точно тут. В начале XVI века на Болоте сожгли публичной казнью, наподобие тех, что устраивала средневековая инквизиция, то ли четырех, то ли пятерых человек, обвиняемых в каком-то заговоре против Церкви. После содеянного радетели веры, правда, опомнились и больше «костров» не устраивали. Против Болота на льду Москвы-реки проходили и кулачные бои. Именно здесь во времена лермонтовского купца Калашникова «трещали груди молодецкие». В красный, кровавый цвет был окрашен и мясной рынок, разворачивавшийся в зимнее время на льду реки напротив сегодняшнего Театра эстрады. Показательно и то, что именно «на болоте» московское предание располагает палаты и домовую церковь Малюты Скуратова — жестокого приспешника Ивана Грозного. И несмотря на то что этому факту нет доказательств, за церковью Николы на Берсеневке — построенной на месте старой через сто с лишним лет после смерти Малюты — закрепилось название «церкови Малюты». Сегодня кажется невероятным, что одна из самых красивых и благодатных церквей Москвы имеет отношение к такому человеку. Но у ее стен давняя история, они не раз перестраивались, и, возможно, страшная находка прошлого века — сотни черепов под старыми церковными плитами — изначально была скрыта как раз под трапезной Малюты. Современные эксперты думали, что черепа эти «расстрельные», то есть относящиеся к постреволюционному периоду, но исследование эту версию опровергло — они покоятся под плитами с XVII века. А сами «Малютины палаты», которые правильнее было бы назвать палатами Аверкия Кириллова, были заложены боярином Берсенем Беклемишевым в царствование Василия III (отчего и набережная была названа Берсеневской). Но и с ним приключилась страшная история: боярин был казнен царем за «переченье» и несогласие. Достроил палаты думный дьяк Аверкий Кириллов уже в царствование старшего брата Петра I Федора Алексеевича (1676—1682 годы). Считается, что Аверкий ведал царскими садами. Но несмотря на вполне мирную должность, думный дьяк тоже долго не прожил — был убит во время стрелецкого бунта в Хованщину.
В этой связи можно напомнить и тот факт, что, пока волжская вода канала Москва—Волга не пополнила Москву-реку, мальчишки из Дома на набережной обнаружили в подвалах церкви и «Малютиных палат» несколько подземных ходов, ведущих на другой берег Москвы-реки. В тех ходах черепов было не сосчитать, и иногда какой-нибудь «головой» малолетние сорванцы запросто играли в футбол. Там же, в этих ходах, в замурованной нише нашли женский скелет в цепях, но когда нишу вскрыли — от соприкосновения с воздухом он рассыпался. Теперь уровень грунтовых вод поднялся на несколько метров, и все ходы затоплены. А легенды продолжают жить… Помимо рассказов о «девушке-призраке в цепях» говорят еще и про Ваньку Каина, страшного разбойника, который прямо под стенами Кремля, у Каменного моста, купцов убивал…
Но к тому времени, когда на означенном месте решили возводить Дом правительства, все, разумеется, изменилось. К началу строительства пейзаж этого столичного уголка был следующим: на стрелке острова изящным символом Москвы располагался домик в стиле «модерн» со ступенями, сбегающими к воде. За ним — красными кирпичными корпусами вставали цеха фабрики товарищества «Эйнем», учрежденного в 1867 году (нынешний «Красный Октябрь»). Потом — первая московская ТЭЦ, управление трамваев (сохранившееся) и трамвайный круг (уже не существующий), а за ними — остатки винно-соляных складов, пролет Якиманки и Каменного моста и, наконец, «каменный рынок», расположенный как раз на месте бывших царских садов. В общем, место должно было быть торгово-заводским, но по стечению обстоятельств здесь вырос грандиозный памятник социалистической эпохи.
Имя дома
Возможно вы искали - Реферат: Наука и образование в Москве XIX века
Официально новый дом именовался Домом Советов ЦИК и СНК, в обиходе — Домом правительства. Но каких только прозвищ не давали ему затем москвичи: и «Расстрельный дом», и «этап ГУЛАГа», и «кремлевский крематорий», и «Допр» (это означало одновременно и «Дом Правительства», и «Дом предварительного заключения»)… После публикации в 1976 году знаменитой повести Юрия Трифонова его навсегда окрестили Домом на набережной.
Колосс на железобетонных сваях
На месте бывшего Винно-соляного двора, на Всехсвятской улице и Берсеневской набережной грандиозная стройка обосновалась в феврале 1928 года. Для возведения дома-махины по просьбе Иофана прислали технику с Волховстроя, механические подъемники, транспортеры песка и прочие машины, выписанные из-за рубежа. Ушел в историю целый квартал, протянувшийся от Москвы-реки до Водоотводного канала, старые приземистые постройки были сровнены с землей. Едва ли не самым трудным и ответственным этапом строительства было устройство фундаментов — советский Колосс должен был неколебимо стоять на слабых болотистых грунтах. Для этого возвели грандиозное свайное основание: на 3 с лишним тысячах мощных железобетонных сваях уложили бетонную подушку толщиной 1 метр — под фундамент.
Строительство не укладывалось в намеченные сроки, и в апреле 1930 года Комитет по постройке Дома предложил перейти на работу в 2—3 смены и перебросить на объект 200—300 рабочих с других строек. В сентябре Комитет настаивал на необходимости подключить к строительству Дома дополнительно до 850 квалифицированных мастеров, и прежде всего— направлять на строительство рабочих с Биржи труда. В связи с этим Комитет счел необходимым приурочить окончание постройки Дома «как по политическим, так и экономическим соображениям» к 1 ноября 1930 года. Закончить строительство к ноябрю 1930 года не удалось. И если одна часть Дома была полностью готова и принимала первых жильцов, то в другой — еще вовсю шли работы. Первая очередь была готова в феврале 1931 года, корпуса у Москвыреки сдавали в эксплуатацию позднее, клуб и универмаг были сданы только в феврале следующего года. Общая площадь здания составила 400 тысяч м2.
К 1 ноября 1932 года в Доме проживали уже 2 745 человек: 838 мужчин, 1 311 женщин и 596 детей. Строительство уникального здания обошлось в копеечку. Вместо запланированных 4 млн. рублей в ноябре 1930 года общая стоимость была определена в 24 млн. рублей, а к январю 1932 года понадобилось еще около 4 млн. рублей. Вместе со старым московским районом осталась в прошлом и улица Всехсвятская. Облик выросшей здесь громады никак не вязался с этим «допотопным» названием. В 1933 году она была переименована в улицу Серафимовича — в честь 70-летия советского писателя Александра Серафимовича Попова, работавшего под псевдонимом Серафимович.
Монументальная западня
Вначале у жильцов Дома все было, как у счастливых новоселов: выезжали из номеров надоевших гостиниц в роскошные квартиры площадью 100— 170 квадратных метров. Мебель предоставлялась (стиль — аскетический, разработки иофановских мастерских, но материал отменный — кожа, мореный дуб). Только кухни, видимо, как явный пережиток феодализма, были иногда малы. Они «нарезались» из остатков жилплощади — ну, не готовить же тут в самом деле! Дети поедят в детском саду, мать — в столовой, отец — на работе, да еще принесет чего-нибудь вкусного из кремлевского буфета. В общем, на кухне разве что чаю попить по русскому обычаю.
Похожий материал - Доклад: Основание города Москвы
Дом с огромными квартирами жил как остров, как город солнца среди первобытной тьмы: вокруг стояли бараки, вились какие-то кривые переулки с разной шпаной, никогда не знавшей человеческой жизни.
Как тут не позавидовать обитателям Дома? Ничего подобного во всей России не было. Лифты, ванны, туалеты, горячая и холодная вода — круглый год. Ставишь вечером на кухне в мусоропровод ведро с мусором — ночью на грузовом лифте приедут, заберут и поставят чистое. Пока Дом строили, рабочие девчонок на лифтах катали: вот было удовольствие!
Где это видано, чтобы в стенах одного дома целая индустрия работала: Клуб имени Рыкова (нынешний Театр эстрады), магазин, столовая, детский сад, амбулатория, почта, телеграф, прачечная, телефоны и, конечно, кинотеатр «Ударник». После рабочего дня кто был помоложе бежали туда потанцевать. Перед каждым сеансом здесь играл джаз-оркестр и даже гавайская гитара, а напитки подавали — «Марсалин», «Какао-шуа», печенье «Пти-фур». В общем, Дом выстроили на совесть: даже оконные рамы были дубовыми, а двери — настоящими филенчатыми.
Вынести что-либо из Дома (например, книгу) можно было только с письменного разрешения хозяина квартиры (блокноты с бланками пропусков выдавала комендатура).
Может быть, сейчас такое общежитие покажется странным, но тогда, особенно снизу, со дна утлой жизни, черной от перебранок, толчеи и примусного чада, все это казалось чудом. Дом действительно был огромен, как город. И ребят в нем было полно: умных, хороших, спортивных. Они и постоять за себя могли при случае. За ними была сила, было будущее. Так им, по крайней мере, казалось.
Очень интересно - Реферат: Предание об основании Москвы
В этом Доме вообще многое лишь казалось, хотя видимость эта была очень убедительной. Судороги раздираемой коллективизацией и индустриализацией страны тут не ощущались. И если и были враги, то вне стен Дома. Кто же тогда мог предположить, что врагами окажутся сами его обитатели, лучшие из лучших — революционная элита, первопроходцы коммунизма — работники наркоматов, высшее военное руководство, руководство НКВД, герои-летчики, полярники, поэты, писатели, журналисты. И несмотря на то что система уже запустила механизм тотальных репрессий, отсюда это было незаметно. Ведь и сами идеологи репрессий жили в этом Доме.
Первая кровь здесь пролилась еще во время строительства Дома. В 1930 году на стройке вспыхнул пожар. Вызвали начальника Треста пожарной охраны Москвы Н. Тужилкина и, после того, как пожар был потушен, арестовали и расстреляли. Но счастливые обитатели Дома, во дворе которого били фонтаны и «эмки» из Манежа ежедневно отвозили незаменимых работников то в наркоматы, то в Кремль, — этого не заметили. Никто тогда еще не знал, что незаменимых нет. Правда, были предзнаменования…
Одним из первых репрессированных в Доме правительства стал Михаил Николаевич Полоз, недавний министр финансов Украины. Случилось это в 1934 году. Чудом избежал расстрела Яков Бранденбургский, ответственный работник, юрист. Он побывал на коллективизации в Саратовской и Тамбовской губерниях и «все» понял. Однажды не пришел с работы домой. Искали два дня. Отыскался — на Канатчиковой даче. В общем, он просто решил спастись, в чем ему помогли врачи.
Жена маршала Тухачевского приходила в тир Дома в кожанке. Она отлично стреляла из револьвера. У нее были даже подражательницы. И ребята ее очень любили, стреляли вместе и получали значок «Юный Ворошиловский стрелок». Ну кто бы мог подумать, что Тухачевские окажутся врагами? Красный маршал Тухачевский, разработчик стратегии наступательной танковой войны, — враг? Вскоре колесо завертелось невзирая на чины и лица: Тухачевский, Блюхер, Косарев, сам «крестный отец» Дома А.И. Рыков.
Жуть нашла на Дом. Если ночью загорались окна, было ясно — забирают. Отец Юрия Трифонова, Валентин Андреевич, был соратником-оппонентом Сталина по Гражданской войне и тем не менее был схвачен 22 июня 1937 года и позже расстрелян. Это вообще была «ночь длинных ножей» — тогда похватали очень многих. Для жителей Дома именно 1937-й был невыносим: машины приезжали по два раза за ночь. Бабушка Трифонова, Татьяна Александровна Словатинская, во времена большевистского подполья посылала Сталину деньги, теплые вещи в Туруханскую ссылку. Возможно, был между ними и роман. Но Сталин своеобразно «отблагодарил» старую знакомую. Ее дочь, зять и сын были арестованы. Саму же Словатинскую оставил в живых. Она вместе с внуками отправилась в эвакуацию в Ташкент, не потеряв веры в умного-доброго-справедливого товарища Сталина.
Вам будет интересно - Реферат: Страна Гардарика (Легенды, связанные с основанием Москвы)
Список репрессированных жильцов Дома насчитывает более 800 человек. Официально не реабилитированы и не внесены в этот список — палачи. И у них тоже были семьи… Исчезал глава семьи — исчезали и семьи. А дети бродили вокруг окруженного охраной дома и, если их никто не подбирал, сбивались, как бродячие собаки, в стаи. Таких сирот ждала жестокая участь — их отправляли в детский приемник, малышам меняли фамилии и имена.
Жители Дома, сопротивляясь вопиющему злу, пригревали таких детей. Дочь старого революционера Иванова Галя на Каменном мосту увидела девочку — Олю Базовскую. Она хотела броситься в воду, потому что родителей арестовали и она не знала, что делать. Она привела ее домой. Все знали, что это девочка из Дома, знали и чья это дочь, но никто не настучал. Хотя доносы в то время процветали. Академик Н.В. Цицин услышал ночью плач ребенка, доносившийся из опустевшей квартиры наркома водного транспорта. Тайно поднявшись в квартиру, он обнаружил там внука арестованного наркома, забрал его и переправил родственникам в Одессу. Был случай, когда кричащего младенца обнаружили в ящике из-под белья: в последний момент перед арестом родители спрятали его там спящего и тем спасли. В общем, это страшное время продолжалось до самой войны. Никто не знал, кто «исчезнет» следующим.
Кира Павловна Политковская вспоминает, что были времена, когда чуть ли не половина окон в Доме была темная, а на дверях висели красные сургучные печати. Обычной практикой стали тогда переселения из квартиры в квартиру. Если кто-то вдруг оказывался «в немилости», его могли «понизить рангом» и из большой квартиры перевести в меньшую или вовсе в коммуналку. У некоторых нервы не выдерживали, и, чтобы спасти семью, человек, «попавший под подозрение», пускал себе пулю в лоб. Но семью это обычно не спасало, ее — в лучшем случае — изгоняли из Дома.
Говоря о переселениях 1930-х годов, стоит вспомнить историю квартиры № 221, которая сначала числилась за Михаилом Тухачевским. Сюда, приезжая в отпуск из-за границы, к нему приходил Федор Раскольников — бывший командующий красным флотом, а затем дипломат. Когда Тухачевский был расстрелян (а Раскольников вскоре убит в Ницце агентами НКВД), квартира перешла Всеволоду Меркулову, заместителю Лаврентия Берии, одному из самых безжалостных сталинских палачей. К Меркулову в гости стал, естественно, захаживать сам Лаврентий Павлович. Впоследствии оба были расстреляны по одному и тому же делу. Так, грандиозный Дом на набережной, планируемый, по замыслу архитектора, как образец коммунистического градостроительства, превращался со временем в черный монумент своим избранным обитателям.
Замкнутый цикл
Новый дом — самый большой жилой дом в Европе — представлял собой не просто громадный комплекс разновеликих построек, он вмещал в себя несколько предприятий замкнутого, в прямом и переносном смысле этого слова, цикла. Здесь находились не только клуб, «Новый» театр (ныне на его месте Театр эстрады) и кинотеатр «Ударник», но и поликлиника, прачечная, библиотека, столовая для занятых важными государственными делами жильцов, продовольственный магазин («закрытый распределитель»), детский сад, ясли — словом, все то, что было необходимо для «своих». В верхней части Дома располагались просторные обзорные площадки, террасы, детский сад и даже солярий. А под подъездами, в подвальных этажах находилось бомбоубежище, огромное, в 2—3 этажа, с высокими потолками и многоярусными нарами.
Похожий материал - Реферат: Культура и общественная мысль в Москве второй половины XIX века
Внизу, в одном из дворов, под специальными крышками «пряталось» нагревательное устройство — снеготаялка, куда дворники сбрасывали убранный с территории снег (этим таинственным устройством взрослые жильцы Дома пугали носившихся по дворам сорванцов). «Вырабатываемые» Домом отходы собирал целый штат мусорщиков, «экипированных» железными баками (они надевались на плечи наподобие рюкзаков). Сжигали мусор в специально оборудованных подвальных печах.
Акты и описи
Исходный проект предусматривал строительство 10-этажного 440квартирного дома. В действительности квартир получилось больше — 505. Оснащены они были по последнему слову техники: телефон, невиданное по тем временам круглосуточное горячее водоснабжение, на кухне — газовая плита и холодный шкаф для хранения продуктов. В стремлении предусмотреть все возможное проектировщики не забыли и о милых привычках будущих обитателей Дома: в стене кухни было проделано отверстие специально для самоварной трубы. Мебель в квартирах была типовая (то есть единая для всех), казенная, а потому достаточно однообразная— кровати, стулья, тумбочки были снабжены инвентарными табличками с надписью: «1-й Дом Советов ЦИК СССР». Впрочем, большинство новоселов были людьми привычными к казенным удобствам… Въезжавшие в Дом получали из хозяйственного управления «Акт на приемку квартиры в доме ЦИК—СНК» с детальной описью: стены, полы, потолки, застекленные и глухие двери, шпингалеты, дверные замки, предохранительные цепочки, электрический звонок с кнопкой, ключи от лифтов, душник-дымоход с крышкой — для самовара, смывной бачок и «держка» к нему, с цепочкой и фарфоровой ручкой, унитаз с дубовым сиденьем и прочая квартирная «начинка». Новоселам выдавали также инструкцию по пользованию современнейшими приборами и оборудованием: например, запрещалось бросать в унитаз кости, тряпки, коробки и прочие посторонние предметы, засорять раковины окурками и спичками, ударять по трубам тяжелыми предметами и вставать на них ногами, а ручки выключателей и переключателей требовалось вращать только по направлению часовой стрелки.
Такие разные обитатели
Среди жильцов этого Дома, несмотря на то что все они в общем-то считались элитой, всегда существовала некая иерархия, которая, конечно, измерялась рамками своего времени. Например, за служащими в Дом на набережной приезжали «эмки», а за старыми, заслуженными большевиками — «роллсройсы». Среди старых мирных большевиков, исключая Розалию Землячку, в Доме жили и добрые люди. Например, соратники Ленина, Лепешинские. В годину поволжского мора они, имея собственную дочь, усыновили еще и ребенка из сирот-голодающих. Сирот в Доме усыновляли многие. Мать семейства Лепешинских, Ольга Борисовна, на долгие годы посвятила себя «науке» о законах перехода из «неживого в живое». Работы свои она продвигала через самого Сталина, чем очень помогла Трофиму Денисовичу Лысенко в разработке его псевдонаучных теорий. Не многие в этом Доме были столь приближенными, как Ольга Борисовна. Что же касается ее убежденности в том, что из неживого может рождаться жизнь, то она поистине поразительна, особенно в контексте того времени.
В этом Доме жили и герои Испании — Яков Смушкевич и Михаил Кольцов. Помимо геройских качеств они прославились еще и тем, что привезли из Испании первые радиолы, и все ребята бегали танцевать к Розе Смушкевич (сейчас она живет в Германии, но жизнь в Доме вспоминает с энтузиазмом). Во дворах играли в баскетбол и, конечно, дрались с «дерюгинскими». Лева Федотов (про которого потом писали Трифонов и Ольга Кучкина) был «гением этого места». В драках он вызывал у противников жуткий страх — «впадал в ярость». А еще он писал рассказы, фантастические романы, научные трактаты в духе энциклопедистов XVIII столетия, украшая их многочисленными рисунками. Один из рассказов — про «зеленую пещеру» и сохранившийся глубоко под землей мир динозавров. Устраивал он и литературные конкурсы, соревнуясь в словесности с юным Трифоновым. Более того, он учредил Тайное общество испытания воли (ТОИВ), вступить в которое можно было, только пройдя по перилам балкона 10-го этажа. Свою же волю, помимо ходьбы по перилам, он закалял еще и тем, что ходил зимой в коротких бриджах. Один из немногих, Лева корпел над энциклопедиями и вел дневники, которые его и прославили. Считается, что он — мальчик-пророк, предугадал войну. Вот цитата из Тетради XIV: «Хотя сейчас Германия находится с нами в дружественных отношениях, но я убежден (и это известно всем), что это только видимость. Я думаю, этим самым она думает усыпить нашу бдительность, чтобы в подходящий момент вонзить нам отравленный нож в спину...» Это написано за 17 дней до начала войны. Так мальчик Лева оказался в чем-то прозорливее и Сталина, и Гитлера с его «блицкригом». Сам он просился на фронт неустанно. Сначала его не брали: эпилепсия, близорукость. Потом взяли. Но до фронта он так и не дошел — в учебной части под Тулой он попал под бомбежку в военном грузовике. Много лет спустя его мать, обитающая в однокомнатной квартире Дома одна, ходила в солдатских зашнурованных ботинках и, как многие люди, потерявшие в жизни все, казалась не в себе. Потом гениальность ее сына оценила пресса и разнесла по всей стране. В этот период мать немного ожила. А потом умерла…