Ионов Игорь Николаевич - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
В истории такой патриархальной страны, как наша, власть женщин зачастую с подозрением и недоверием рассматривается даже сторонниками гендерного подхода к истории. В современном пособии «Женщины в исторических судьбах России» о Екатерине II написано, что «ее драма заключалась в том, что чувства прекрасного пола зачастую побеждали интуицию политика» [I]. Единственное явное исключение - окутанный дымкой времен образ княгини Ольги - победительницы конкурирующего княжества (древлян), учредительницы системы сбора налогов на местах («погостов») и инициатора принятия православия русской знатью. Однако уже применительно к правлениям женщин-императриц XVIII века оценки далеко не столь положительны. Авторы отмечают, что на троне женщинам фактически приходилось брать на себя мужскую ношу и вести себя соответственно [2]. Этим с них частично снимается вина за ошибки в правлении, за часто сомнительную историческую роль, за тягостную память, которую они оставили в народе и демократической историографии.
Между тем опыт XVIII века - ключевой в истории отношений женщин и власти в России и не оценив его по достоинству, со всех сторон, нельзя представить себе перспективы участия женщин в российской политике. Этот опыт уникален, ибо в течение более чем 70 лет (с небольшими перерывами) именно женщины осуществляли высшую власть в государстве. Таким образом оформилась целая эпоха, сложилась политическая традиция, которая, правда, не была осмыслена как таковая и во многом до сих пор остается на периферии политической истории и народного самосознания. Кризис, переживаемый сейчас политической системой нашей страны, в частности, угроза олигархии или автократии, делает тему участия женщин в политическом процессе особенно актуальной, придает историческому анализу событий давно прошедших дней теоретическую и политическую значимость. Только на этой базе можно строить прогнозы о роли женщин в будущей российской политике.
Гендерные альтернативы верховной власти в России XVIII века
Внешне роль женщин-императриц действительно выглядит как случайная, а сами они - как жертвы неудачной реформы престолонаследия, осуществленной Петром I: опасаясь прихода к власти традиционалистов, подобных царевичу Алексею, он повелел передавать ее произвольно, независимо от родства и пола. Основой преемственности власти должно было стать политическое единомыслие, приверженность делу европеизации России. Но отсутствие завещания, малочисленность царской семьи, скорая смерть прямого наследника и дефицит претендентов-мужчин все больше оттесняли эти требования на задний план, и к власти привлекались женщины. Аристократия видела в них удобный объект для манипуляций, поскольку они подчас слабо ориентировались в политике. Да и сами женщины, пришедшие к власти в патриархальной стране, часто осмысляли свою роль в терминах господствующей культуры. Так, Екатерина II ценила в себе больше всего мужской, как она полагала, ум и предпочитала, чтобы эпитет, обозначавший ее величие, к ней применяли не в женском, а в мужском роде [3, с. 369]. Соответственно и историки практически не выделяют женщин-императриц из общей линии рода Романовых, лишь отчасти отмечая курьезы их правления, малозначительные на общем фоне процессов европеизации элиты и развития крепостничества.
Однако, на мой взгляд, столь долгое присутствие женщин на российском троне не могло быть и не было случайным. Это был естественный результат громадных преобразований Петра I в сфере власти. Речь идет при этом не столько о реформах, которые вполне справедливо связывают с тенденциями предшествующего века, а с символической и ритуальной стороной власти, с мифом о власти, который был радикально переосмыслен Петром I.
Возможно вы искали - Реферат: Трагедия итальянского флота у мыса Матапан
До Петра царь рассматривался прежде всего как сакральная фигура, «икона Бога», стоящая на страже православного благочестия и традиционных общественных устоев. Власть царя была огромна, но она фактически ограничивалась имевшимися прецедентами ее применения, особенно деятельностью правителей, канонизированных церковью (хотя этими примерами легко манипулировали). Нрав и своеволие царя ограничивались необходимостью соблюдения пышных, многочасовых ритуалов, как церковных, так и политических (например, прием послов). Это была система дисциплинирования воли самодержца, аналогичная по функции рационализации законодательства и применения законов в современном обществе.
Петр I в своем стремлении разорвать связи с традиционным обществом сломал эти ограничители, с помощью своих идеологов противопоставив идеалу воспроизводства освященной традиции идеал государственной пользы (общее благо), который можно было понимать и как идеал воплощения непредсказуемых по своей сути желаний правителя, реализующего одному ему очевидную логику преобразований [4, кн. I]. Преследуя часто недостижимые цели (вольнонаемная армия, свободный труд на мануфактурах, выборные органы управления у купцов и дворян, правительствующий Сенат), Петр затем резко менял свою политику, воплощая в политической практике идеал полного произвола, пусть и оправданного самыми лучшими намерениями.
Его несколько извиняло то, что он действительно думал прежде всего об общественной пользе и упорно стремился к результатам, которые усилили бы государство, укрепили армию и экономику. Но прецедент, который он создал, мог толковаться по-разному. Утилитаризм в авторитарном обществе не способен провести различия между интересами государства и государя (тем более, что «вотчинный» подход к государству как собственности царя и к населению как к его холопам никто не отменял). Не будучи ограничен общественным контролем или волей царя, утилитаризм неизменно ведет к вырождению власти и трансформации ее в инструмент удовлетворения прихотей правителя.
Примером подобного рода представлений о «пользе» являются кошмарные эпизоды, когда в XVIII веке к власти (полной или ограниченной) прорывались мужчины - Петр II (1727-1730), Петр III (1761-1762) и Павел I (1796-1801). Не только малолетний Петр II, но и его великовозрастные преемники вели себя при этом, как дети (особенно это касается их игр в войну и поведения во время государственных переворотов, что зафиксировано воспоминаниями современников). Выскажу подозрение, что так произошло бы с любым правителем-мужчиной, не имевшим масштаба личности Петра I (например, с несчастным Иваном VI). В традиционном по своей сути обществе Петр I укрепил весьма опасную традицию, согласно которой величие оказывалось неотделимым от своеволия. Особенно это опасно в России, где крайности вообще в большом почете и умеренность сплошь и рядом рассматривается как признак слабости.
Схожий прецедент имел место в конце XVI века, но итоги правления Ивана Грозного были далеко не столь внушительны, как результаты царствования Петра I. Роль церкви и традиции оставалась неизмеримо более высокой, да и его наследник Феодор Иоаннович по своим психофизическим данным не мог играть роль царя-самодура. Тем не менее страна, привыкшая к насилию и непредсказуемости власти, была в итоге ввергнута в Смутное время.
Похожий материал - Реферат: Рождество на Руси
Образно говоря, Петр оставил своим наследникам-мужчинам слишком большие и разношенные сапоги, чтобы хоть один из них мог ими пользоваться без ущерба для себя и страны. Угроза нового Смутного времени была вполне возможной, если бы на этот раз старые сапоги не отставили в сторону и не произвели самый радикальный из политических переворотов, использовав гендерную альтернативу.
Скорее всего этот вариант был выбран случайно: женщин в роду Романовых оставалось больше, чем мужчин. Но значение сделанного поворота нельзя недооценивать. На общем фоне истории трех четвертей XVIII века только женщины-императрицы, несмотря на все их слабости, противоречия, непоследовательность и зависимость от фаворитов, производят впечатление взрослых людей, под ногами которых, прячась за широкие юбки, бегают вечные мальчики-императоры. Оказалось, что женщинам гораздо проще, чем мужчинам, преодолеть искушения нового, в общем довольно неопределенного положения. На первых порах сказывалась теремная дисциплина, обусловленная подчиненным положением женщины в русском обществе XVII века, и воспитание, полученное при иностранных дворах в семье отца или мужа. Затем их место стала занимать дисциплина светская, воспитанная жесткой необходимостью понравиться императрице-предшественнице.
Женщины, не только императрица Анна Иоанновна (1730-1740), но и Елизавета Петровна (1741-1761), были гораздо более богобоязненны, чем императоры-мужчины, и следили за соблюдением народом обрядов православной церкви, удерживая процесс распада традиций. В подражании Петру I его дочь Елизавета не столько проявляла своеволие (хотя фамильные черты сказывались), сколько следовала духу преобразований отца, поддерживала созданные им учреждения, благоговела перед памятью [5, кн. XI, с. 527].. Особая гендерная культура женщин-императриц была основой всей их политики, в том числе ее «мужской», волевой составляющей, которая так не нравится феминисткам, и действительно - это не самое яркое из их достижений.
Волевые акты женщин на российском престоле скорее способны вызвать критику - начиная с выступления Анны Иоанновны, согласившейся на ограничение своей власти, но затем разорвавшей «Кондиции» и поставившей тем самым на место русской олигархии немецкую, и кончая «Константинопольским проектом» восстановления Византийской империи под российским господством и походом в Индию, предпринятыми на закате дней Екатериной II (1762-1796) [3, с. 374]. Даже лучшие из «волевых» проектов последней, такие как попытки разделения властей и создания городских органов самоуправления, оказывались нежизнеспособными и служили разве что образцами для будущих реформаторов.
Но одновременно эпоха женщин-императриц была полна своеобразия и часто игнорируемого значения. В это время из «пустяков», элементов частной жизни, забав и праздного на первый взгляд времяпрепровождения вырастали целые пласты культуры, формировались предпосылки и механизмы дальнейшей модернизации.
Светская жизнь и воспитание дворянства
Очень интересно - Реферат: Древний календарь волхвов
При Петре I обучение дворянства стало еще одной повинностью, принижавшей родовую знать и вызывавшей подспудное сопротивление. Такой же повинностью было и участие в светской жизни, посещение ассамблей, введенное в Петербурге в 1718 году. С приходом к власти Екатерины I (1725-1727) празднества оживились. Сама императрица, по описанию В. Ключевского, «вела беспорядочную жизнь, привыкнув, несмотря на болезненность и излишнюю полноту, засиживаться до пяти часов утра на пирушках» [6, т. 4, с. 261]. Огромную роль сыграл переезд двора из все еще строившегося Петербурга в Москву, средоточие дворянских усадеб. Произвести впечатление на императрицу и окружавших ее членов Верховного тайного совета, а также их родственников, стремились многие. Карьера и благосостояние зависели от этого в такой же мере, как при Петре I - от доблестной военной службы.
В новых условиях знать создала особые, предназначенные для нее учебные заведения и стремилась приспособить их не только для нужд государства, но и для обучения нормам светской жизни. Это стало возможным в 1731 году, когда был основан Кадетский корпус, имевший хорошее финансирование и призванный выпускать офицеров. Но фактически параллельно с падением интереса дворянства к военной службе, где все лучшие места занимали немцы, корпус стал приобретать значение учебного заведения, ориентированного на подготовку не столько офицеров армии, сколько галантных кавалеров. Уже при его основании было предусмотрено обучение фехтованию, иностранным языкам, истории, танцам, музыке «и прочим полезным наукам», перечисленным в популярном тогда руководстве для молодежи «Юности честное зерцало» (1717), которое уже при Петре I выдержало три издания. В 1733 году при ревизии корпуса выяснилось, что подавляющее большинство слушателей занимается, кроме обязательных дисциплин, в основном указанными «галантными науками» - немецким языком (237 чел.), танцами (110 чел.) и фехтованием (47 чел.) [5, кн. X, с. 514]. Демократ Ключевский писал, что в этих условиях любой дворянин хотел «стать лощеным светским фатом и придворным пройдохой» [6, т. 4, с. 251].
Отчасти это было верно, но не менее прав был и Г. Плеханов, когда указывал, что уравнивание Петром I дворянства с остальными сословиями в тяготах службы и учебы - шаг отнюдь не демократический. Более того, движение от деспотии к демократии заключается именно в том, что свободными сначала становятся представители элиты, аристократы [7, кн. П, с. 38]. Светская жизнь, постепенно теряя черты принудительности, приобретала характер борьбы дворянских партий за влияние на очередную императрицу, и связанная с ней система образования и воспитания выражали именно эту тенденцию, ведущую к культурной, а затем к политической и социальной модернизации.
Правда, свобода светской жизни появилась не сразу. В годы правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны основная примета светской жизни - повиновение прихотям и слепое подражание пристрастиям императриц. Но вместе с этим в жизнь дворянства входит новая черта - относительно быстрая смена моды на одежду, популярные произведения литературы, стихи и песни, чего не было раньше. Появилась личная увлеченность нововведениями. При Анне Иоанновне, очень любившей загонную охоту, среди дворянок распространилась мода на стрельбу по голубям (как писали современники, «лезли бы в ледяную воду, дабы угодить коронованной особе») [3, с. 111]. При Елизавете Петровне, обожавшей наряды и действительно менявшей платья по 4-5 раз в день, как никогда большую роль в жизни двора стали играть балы и маскарады. Присутствовать на них, по петровскому образцу, было обязательным, что проверялось гвардейцами. Придворные дамы, зачастую тоже менявшие костюм 2-3 раза в день, должны были на каждый бал являться в новом наряде. Чтобы они не плутовали, используя старые платья, по окончании бала гвардейцы ставили им на удобном месте государственные печати [3, с. 233].
Уже при Анне Иоанновне эти развлечения стали приобретать огромный размах и, наряду с затратами на войны и жесткой фискальной политикой государства, ложились тяжелым бременем на казну и на личные бюджеты дворян. В знаменитом потешном венчании князя Голицына-Квасника и калмычки Бужениновой в 1740 году участвовали представители всех народов, подвластных императрице, в национальной одежде, с оружием и инструментами (причем все это оплачивалось из казны), рожечники, плясуны, группы скоморохов [5, кн. X, с. 530-532]. Придворные праздники были открыты для дворян, с условием, чтобы те вели себя прилично, не играли в азартные игры, носили чистое платье и белье и ежедневно пудрили волосы [5, кн. X, с. 469].
Вам будет интересно - Реферат: Династия Романовых или Осколки Империи
Во времена Елизаветы Петровны все большие требования стали предъявляться не только к одежде участников балов, но и к их культурному уровню. Образование, прежде всего знание языков, стало необходимо как для мужчин, так и для женщин. В связи с этим появляются не только государственные, но и частные учебные заведения. Например, в 1753 году в Петербурге иностранцами была открыта частная школа для мальчиков и девочек, где они обучались французскому и немецкому языкам, а девочки еще и шитью, арифметике, экономии, танцам, истории и географии, «а притом и чтению ведомостей» [5, кн. XII, с. 278]. Это было необходимо для светского воспитания, умения поддержать разговор в обществе. Все более модным становилось и чтение книг, прежде всего романов, обсуждение которых позволяло на балу или приеме обиняком выразить свои собственные чувства, завязать флирт или более серьезные любовные отношения, являвшиеся стержнем светской жизни.
Стремлению приблизиться ко двору противостояла ограниченность средств знати. Именно в это время начинается новая волна обнищания дворянства, какой не знали с 1641 года, когда «дети боярские» столь часто продавали себя в холопы, что царю Михаилу Романову пришлось им это законодательно запретить. В 1736 году вновь отмечалось, что дворяне тайком записываются в купечество или вступают в дворовую службу к богатым людям. Чтобы предотвратить подобное бесчестие, часть дворян была отпущена со службы для управления имениями, а в многодетных семьях один из детей мог не служить и заниматься хозяйством [5, кн. X, с. 467]. Так начался процесс вовлечения дворян в хозяйственную деятельность и превращения их в свободное привилегированное сословие, а дворянских усадеб - в центры культуры в недрах крестьянской России. Этот процесс неразрывен с деятельностью женщин-императриц, и если вначале его связь со светской жизнью не очень ясна, то впоследствии она становится все более и более прочной.
Придворная рациональность» и придворное предпринимательство
Особенно разорительным для дворян было царствование Елизаветы Петровны, которая проводила жизнь в нескончаемых праздниках, играла в карты на крупные суммы и без удержу флиртовала, не спала ночами (отчасти из-за боязни покушения на ее власть), вовлекая в этот круговорот придворных и дворянство. Именно в это время создалась традиция ежедневных концертов при дворе. К устройству праздников привлекли Академию наук и художеств, причем задания, связанные с увеселениями, считались для академиков главными, приоритетными по сравнению с наукой. В Академии появилась кафедра аллегории для проектирования художественного оформления праздников, были изобретены разновидности фейерверка, позднее утраченные и не восстановленные до сих пор [8].
15 из 20 лет царствования Елизаветы были мирными, но процесс разорения дворянства не остановился, как можно было бы подумать, а еще и усилился, распространившись на самую богатую часть знати. Началась настоящая тирания моды, потому что императрица, главными предметами размышлений которой были мода и собственная красота, вовлекала верха дворянства в бесконечную гонку смены нарядов, экипажей, устройства праздников, строительства дворцов. Иным путем понравиться ей было невозможно. Напротив, стремление держать открытый стол, постоянно готовый к приему императрицы вместе с ее огромной свитой, покупать самые лучшие и дорогие парижские наряды казалось ей подлинно патриотическим, достойным всякого поощрения, более того, становилось важнейшим государственным делом, финансировавшимся из казны. Российское посольство в Париже систематически изучало ассортимент модных лавок и разорялось на покупке нарядов для императрицы [3, с. 232].
Все это стимулировало движение денег и собственности, побуждало к предпринимательству. Конечно, проще всего было попросить деньги у самой императрицы. Но это удавалось только наиболее приближенным придворным. Так, канцлер М. Воронцов, богатейший помещик и фабрикант, постоянно жаловался Елизавете на бедность и выпрашивал новые имения, которые немедленно закладывал и вновь просил, чтобы государство их выкупило [3, с. 231]. Он не знал отказа, потому что непременно являлся к государыне с модными вещами, сведениями о парижских нравах и нововведениях. Модные одежда и поведение беспрепятственно конвертировались во власть и деньги.
Похожий материал - Курсовая работа: Николай II: Дневник краха Империи
Но можно было выпрашивать не сами имения, ибо ресурсы государства не безграничны, а привилегии в предпринимательской деятельности. Особенно известен в этой связи стал П. Шувалов, который, создав мощную экономическую базу для угождения императрице, организовал широкое производство железа на Урале, прославился изобретением особой «шуваловской мортиры», получил монополии на многие промыслы - табачный, соляной, по добыче трески и морского зверя. В 1754 году он использовал свое влияние на императрицу, чтобы уничтожить в России внутренние таможенные пошлины. Это было очень выгодно лично ему, но одновременно означало переворот во внутренней торговле страны, где впервые полностью утвердились принципы единого рынка [5, кн. XI, с. 179].
Придворная борьба знати все же имела своей целью не приобретение богатств, а повышение своего общественного статуса и престижа, расширение власти. Поэтому следование моде часто было убыточным. После смерти Шувалова его долги почти на 100 тыс. рублей превысили наследство. Богатейший помещик П. Шереметев, имевший 800 тыс. десятин земли, должен был занимать деньги для организации праздников не только у купцов, но и у своих собственных крепостных крестьян [9, с. 182]. Эта тенденция принимала всероссийский размах, ибо прославиться перед императрицей хотелось многим, а петербургские нравы копировались в губерниях. Еще в начале XIX века в Москве на Большой Дмитровке жили престарелые супруги, которые по обычаю елизаветинских времен днем спали, а ночью ездили по улицам в украшенной серебром карете, запряженной шестеркой лошадей.
Все это заставило российское дворянство активно включиться в хозяйственную жизнь. В 1754 году открылся Дворянский банк, где разорившаяся знать могла закладывать все имения и получать деньги под умеренные проценты. Кроме того, винокурение было объявлено дворянской монополией. На диво французским дворянам, которые по традиции сторонились предпринимательства как «низкого» дела, среди российских дворян появлялись и исчезали своеобразные «моды» на сукноделие, металлургию, кожевенный промысел. Основой производства была крепостная мануфактура, а главным рынком сбыта - государственные заказы. Развивалось своего рода «придворное предпринимательство», тесно зависимое от субсидий, льгот и привилегий, дававшихся государством. Оно было ориентировано на огромные доходы и заложило бытующее в стране до сих пор представление о «норме прибыли», сравнимой разве что с наживой от работорговли или наркобизнеса.
Осознавая ограниченное значение такого рода производств для модернизации, неразрывную связь с крепостничеством и самодержавием, что впоследствии привело к их застою, необходимо подчеркнуть, что в условиях XVIII века подобная предпринимательская деятельность в России имела самостоятельное значение, ибо была не столько навязанной государством, как это было ранее, сколько «спровоцированной» им, основанной на внутренних мотивах и потребностях дворянства. Она порождала свои взлеты и кризисы (например, в производстве парусного полотна и шинельного сукна дворянами) и осталась в памяти потомков благодаря подъему в середине XVIII века производства великолепного русского железа, которое конкурировало со шведским и в больших количествах закупалось Англией, вплоть до начала XIX века отстававшей от России в развитии этой отрасли [10; 5, кн. XIV, с. 92, 93]. Из-за развившейся торговли Петербург, бывший в течение многих десятилетий бездонной ямой, в которую уходили деньги казны, стал впервые приносить доход.