По семейным преданиям, предками Бальмонта были какие-то шотландские или скандинавские моряки, переселившиеся в Россию. Фамилия Бальмонт очень распространенная в Шотландии. Дед Бальмонта, со стороны отца, был морской офицер принимал участие в Русско-Турецкой войне и заслужил личную благодарность Николая Первого своей храбростью. Предки его матери (урожденная Лебедева) были татары. Родоначальником был князь Белый Лебедь Золотой Орды. Быть может, этим отчасти можно объяснить необузданность и страстность, которые всегда отличали мою и которые Бальмонт от нее унаследовал, также как и весь свой душевный строй. Отец матери (тоже военный, генерал) писал стихи, но не печатал их. Все сестры матери (их много) писали стихи, но не печатали их. Мать тоже писала и пишет, но не стихи, а заметки и небольшие статьи, в провинциальных газетах.
Учился в Шуйской гимназии. Из 7-го класса в 1884 году был исключен, по обвинению в государственном преступлении (принадлежал к революционному кружку), но через два месяца был принят во Владимирскую гимназию, где кончил курс, прожив, как в тюрьме, полтора года под надзором классного наставника, в квартире которого ему было приказано жить. "Гимназию проклинаю всеми силами. Она надолго изуродовала мою нервную систему."
Затем, в 1886 году поступил в Московский университет, на юридический факультет. Науками юридическими занимался весьма мало, но усиленно изучал немецкую литературу и историю Великой французской революции. В 1887 году, как один из главных организаторов студенческих беспорядков, был привлечен к университетскому суду, исключен, и после трехдневного тюремного заключения выслан в Шую. Через год снова был принят в Московский университет. Вышел из университета через несколько месяцев, благодаря нервному расстройству. Через год поступил в Демидовский лицей в Ярославле. Снова вышел через несколько месяцев и более уже не возвращался к казенному образованию. Своими знаниями (в области истории, философии, литературы и филологии) обязан только себе. Впрочем, первый и сильный толчок дан был Бальмонту его старшим братом, который очень увлекался философией и умер 23-х лет в помешательстве (религиозная мания). В юности более всего увлекался общественными вопросами. "Мысль о воплощении человеческого счастья на земле мне и теперь дорога. Но теперь меня всецело поглощают вопросы искусства и религии."
Начало литературной деятельности было сопряжено со множеством мучении и неудач. В течение 4-х или 5-ти лет ни один журнал не хотел печатать Бальмонта. Первый сборник его стихов, который он сам напечатал в Ярославле (правда, слабый), не имел, конечно, никакого успеха, 1-й его переводной труд (книга норвежского писателя Генрика Неира о Генрике Ибсене) была сожжена цензурой. Близкие люди своим отрицательным отношением значительно усилили тяжесть первых неудач. Дальнейшие работы, переводы Шелли, сборник "Под северным небом", переводы Эдгара По имели значительный успех. Участвовал почти во всех главных журналах.
Самыми замечательными событиями своей жизни считал те внутренние внезапные просветы, которые открываются иногда в душе по поводу самых незначительных внешних фактов. "Я затрудняюсь поэтому отметить как более "значительные" какие-либо события из личной жизни. Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение "Преступления и наказания" (16-ти лет) и в особенности "Братьев Карамазовых" (17-ти лет). Эта последняя книга дала мне больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийства нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить себя (22-х лет), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9-ти лет, затем 17, 21). Многочисленные путешествия по Европе (особенно поразила Англия, Испания и Италия)."
Возможно вы искали - Реферат: Нансен Фритьоф
Псевдонимы: Гридинский (в журнале Ясинского “Ежемесячные сочинения”) и Лионель (в “Северных цветах”).
Константин Дмитриевич Бальмонт - один из самых знаменитых поэтов своего времени в России, самый читаемый и почитаемый из гонимых и осмеянных декадентов. Его окружали восторженные поклонники и почитательницы. Создавались кружки бальмонтистов и бальмонтисток, которые пытались подражать ему и в жизни, и в поэзии. В 1896 году Брюсов уже пишет о “школе Бальмонта”, причисляя к ней М. Лохвицкую и еще нескольких небольших поэтов. “Все они перенимают у Бальмонта и внешность: блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучиями,—и самую сущность его поэзии” .
Не случайно многие поэты посвящали ему свои стихотворения:
М. Лохвицкая, В. Брюсов, А. Белый, Вяч. Иванов, М. Волошин, С. Городецкий и др. Все они видели в нем, прежде всего, “стихийного гения”, “вечно вольного, вечно юного” Ариона, обреченного стоять “где-то там на высоте” и полностью погруженного в откровения своей бездонной души.
О, кто из нас в лирические бури Бросался, наг, как нежный Лионель?..
Брюсов находил объяснение и оправдание житейскому поведению Бальмонта в самой природе поэзии: “Он переживает жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином”. Но существовала и зеркальная точка зрения, пытавшаяся объяснить творчество поэта через его личную жизнь: “Бальмонт своей личной жизнью доказал глубокую, трагическую искренность своих лирических движений и своих лозунгов”.
Многие известные художники писали портреты Константина Дмитриевича Бальмонта, среди них были: М. А. Дурнов (1900), В. А. Серов (1905), Л. О. Пастернак (1913). Но, пожалуй, живее схвачены образ поэта, его манера поведения, привычки в словесных портретах Бальмонта. Одну из самых подробных его внешних характеристик оставил Андрей Белый: “Легкая, чуть прихрамывающая походка точно бросает Бальмонта вперед, в пространство. Вернее, точно из пространства попадает Бальмонт на землю—в салон, на улицу. И порыв переламывается в нем, и он, поняв, что не туда попал, церемонно сдерживается, надевает пенснэ и надменно (вернее, испуганно) озирается по сторонам, поднимает сухие губы, обрамленные красной, как огонь, бородкой. Глубоко сидящие в орбитах почти безбровые его карие глаза тоскливо глядят, кротко и недоверчиво: они могут глядеть и мстительно, выдавая что-то беспомощное в самом Бальмонте. И оттого-то весь облик его двоится. Надменность и бессилие, величие и вялость, дерзновение, испуг—все это чередуется в нем, и какая тонкая прихотливая гамма проходит на его истощенном лице, бледном, с широко раздувающимися ноздрями! И как это лицо может казаться незначительным! И какую неуловимую грацию порой излучает это лицо!”
Похожий материал - Реферат: Николай Иванович Вавилов
Возможно, этот портрет позволяет понять необыкновенную притягательную силу Бальмонта-человека: облик его выделялся среди толпы, не оставляя равнодушным даже случайного прохожего. “Я видел—в давние дни,—как в чопорном квартале Парижа—Пасси, прохожие останавливались, завидев Бальмонта, и долго глядели ему вслед. Не знаю, за кого принимали его любопытные рантье,—за русского “prince”, за испанского анархиста, или, просто, за обманувшего бдительность сторожей сумасшедшего. Но их лица долго хранили след недоуменной тревоги, долго они не могли вернуться к прерванной мирной беседе о погоде или о политике в Марокко”.
Бальмонт написал 35 книг стихов, то есть 3750 печатных страниц, 20 книг прозы, то есть 5000 страниц. Перевел, сопроводив статьями и комментариями: Эдгара По—5 книг—1800 страниц, Шелли — 3 книги—1000 страниц, Кальдерона—4 книги—1400 страниц. Баль-монтовские переводы в цифрах представляют более 10 000 печатных страниц. Среди переводимых имен: Уайльд, Кристофер Марло, Шарль ван Лерберг, Гауптман, Зудерман, объемистая “История скандинавской литературы” Йегера (сожженная русской цензурой). Словацкий, Врхлицкий, “Витязь в тигровой шкуре” Ш. Руставели, болгарская поэзия, югославские народные песни и загадки, литовские народные песни, мексиканские сказки, драмы Калидасы и многое другое.
В своей статье “Революционер я или нет” Бальмонт писал о том, что в 13 лет узнал английское слово selfhelp (самопомощь) и с тех пор полюбил исследования и “умственную работу”. Он “ежегодно прочитывал целые библиотеки, писал регулярно каждый день, легко изучал языки”.
Творчество поэта условно принято делить на три неравномерных и неравноценных периода. Ранний Бальмонт, автор трех стихотворных сборников: “Под северным небом” (1894), “В безбрежности” (1895) и “Тишина” (1898).
Структура первых сборников весьма эклектична. В ней совмещены традиции “чистой поэзии” семидесятых-восьмидесятых годов (особенно сильно влияние А. Фета) с мотивами “гражданской скорби” в духе Плещеева и Надсона. По точному определению А. Измайлова, лирический герой раннего Бальмонта—“кроткий и смирный юноша, проникнутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами”.
Очень интересно - Реферат: Моусон Дуглас
Первые сборники Бальмонта—это предтечи русского символизма. Поэтический стиль Бальмонта намного точнее можно определить словом импрессионизм. Поэта-импрессиониста привлекает не столько предмет изображения, сколько его личное ощущение данного предмета. Мимолетное впечатление, вмещенное в личное переживание, становится единственно доступной формой отношения к миру для художника. Бальмонт определил это следующим образом: “великий принцип личности”—в “отъединении, уединенности, отделеньи от общего” .
В этом смысл знаменитой поэтической декларации Бальмонта:
Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой радужной игры. Второй этап, обозначенный также тремя сборниками—“Горящие здания” (1900), “Будем как солнце” (1903) и “Только любовь” (1903)— время творческого взлета Бальмонта,—характеризует его как центральную фигуру нового, декадентско-символистского течения.
Из теоретической программы русского декадентства Бальмонт воспринял главное—отношение к жизни и искусству. “Принцип личности” заключается, по Бальмонту, не в соотношении личного с общим, но в “отделеньи от общего”. Суть и назначение искусства—в “наслаждении созерцания”, благодаря которому за “очевидной внешностью” раскрывается “незримая жизнь” и мир становится “фантасмагорией, созданной вами”.
В статье 1900 года “Элементарные слова о символической поэзии” Бальмонт решает проблему искусства таким образом: “Реалисты всегда являются простыми наблюдателями, символисты—всегда мыслители. Реалисты схвачены, как прибоем, конкретной жизнью, за которой они не видят ничего; символисты, отрешенные от реальной действительности, видят в ней только свою мечту, они смотрят на жизнь—из окна... Один еще в рабстве у материи, другой ушел в сферу идеальности”. Новой (символической) поэзии, которую Бальмонт определяет как “психологическую лирику”, преемственно связанную с импрессионизмом, чужды “дидактические задачи”. Она “говорит исполненным намеков и недомолвок нежным голосом сирены или глухим голосом сибиллы, вызывающим предчувствие”. Однако при всем том в поэзии должны свободно и органически сливаться “два содержания: скрытая отвлеченность и очевидная красота”. Несмотря на присутствие в нем утаенного смысла, который надлежит разгадать, символическое произведение заключает в себе еще и “непосредственное конкретное содержание”, “богатое оттенками”. И “всегда законченное само по себе”, существующее самостоятельно.
Вам будет интересно - Реферат: Нагаев Алексей Иванович
Излагая свое понимание “символической поэзии”, Бальмонт видел в ней прежде всего поиски “новых сочетаний мыслей, красок и звуков”, а в самой характеристике ее оставался, в общем, в пределах поэтики импрессионизма: символическая поэзия “говорит своим особым языком, и этот язык богат интонациями; подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение,—более, чем другой род поэзии, трогает наши слуховые и зрительные впечатления”. Эти общие установки были реализованы в трех лучших книгах Бальмонта—“Горящие здания”, “Будем как солнце” и “Только любовь”.
Третий, заключительный, этап поэтического пути Бальмонта, начинающийся сборником “Литургия красоты” (1905), характеризуется вырождением и распадом той художественной системы, которую представлял поэт.
Спад в поэзии Бальмонта обозначился в сборниках “Литургия красоты” (1905) и “Злые чары” (1906), где он обратился к рассудочной поэзии, к теософским размышлениям и материалу народных поверий.
В следующих книгах, выходивших одна за другой, Бальмонту окончательно изменили художественный вкус и чувство меры. Начиная с 1906 года он погрузился в стихию, чуждую самой природе его дарования,—занялся рифмованными переложениями русского фольклора (отдавая предпочтение различным проявлениям народной фантазии и мистики, религиозному сектантству), пересказом древних космогонии и разноязычных памятников ритуально-жреческой поэзии (им посвящен целый сборник—“Зовы древности”, 1908 г.).
Провалом стала книга “Жар-птица” (1907), где Бальмонт попытался воссоздать мир славянской мифологии и былинного эпоса путем стилизации.
Похожий материал - Реферат: Мунго Парк
В 1909 году Блок, высоко ценивший “настоящего” Бальмонта, вынес убийственный приговор его очередным книгам: “Это почти исключительно нелепый вздор, просто—галиматья, другого слова не подберешь. В лучшем случае это похоже на какой-то бред, в котором, при большом усилии, можно уловить (или придумать) зыбкий лирический смысл; но в большинстве случаев—это нагромождение слов, то уродливое, то смехотворное... И так не страницами, а печатными листами... И писал это не поэт Бальмонт, а какой-то нахальный декадентский писарь... С именем Бальмонта далеко еще не все отвыкли связывать представление о прекрасном поэте. Однако пора отвыкать: есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового поэта Бальмонта больше нет”.
Невероятное количество написанного поэтом сослужило недобрую службу. Возник миф: Бальмонт—графоман. Тысячи стихотворных строк, а на память приходит лишь: “Чуждый чарам черный челн...” (1893). От чего это происходит? Наверное, от того, что стихотворение это характерно для Бальмонта, и не случайно сам он придавал такое значение звуковому символизму в русской поэзии XX века. В книге “Поэзия как волшебство” (1916) этой теме посвящены десятки страниц. “Вслушиваясь долго и пристально в разные звуки,—писал Бальмонт,—всматриваясь любовно в отдельные буквы, я не могу не подходить к известным угаданиям, я строю из звуков, слогов и слов родной своей речи заветную часовню, где все исполнено углубленного смысла и проникновения”. Заметим, кстати, что Бальмонт не различает звук и букву, выказывая в этом смысле непонимание основ научной фонетики. Бальмонт начинает свое рассуждение со сравнительной характеристики гласных и согласных: “Гласные это женщины, согласные это мужчины... хоть властительны согласные, и распоряжаются они, считая себя настоящими хозяевами слова, не на согласной, а на гласной бывает ударение в каждом слове”. Главный среди гласных—А, среди согласных—М. “А—первый звук, произносимый человеком, что под влиянием паралича теряет дар речи. А—первый основной звук раскрытого человеческого рта, как М—закрытого. М—мучительный звук глухонемого, стон сдержанной, скомканной муки, А—вопль крайнего терзания истязаемого. Два первоначала в одном слове, повторяющемся чуть ли не у всех народов— Мама. Два первоначала в латинском amo - Люблю. Восторженное детское восклицающее А, и в глубь безмолвия идущее немеющее М. Мягкое М, влажное А, смутное М, прозрачное А. Медовое М и А, как пчела. В М—мертвый шум зим, в А властная весна. М сожмет и тьмой и дном, А взбивающий вал” и т. д. Бальмонт нанизывает одну метафору на другую—этот ряд, по существу, беспределен. Закончив с А и М, он примется за О: “Торжествующее пространство есть О:—Поле, Море, Простор... Все огромное определяется через О, хотя бы и темное:—Стон, горе, гроб, похороны, сон, полночь...”. Затем будет описан У (“У—музыка шумов, и У—всклик ужаса. Звук грузный, как туча, и гуд медных труб...”), потом—И (“Как противоположность грузному У, И—тонкая линия. Пронзительная вытянутая длинная былинка. Крик, свист, визг... И—звуковой лик изумления, испуга:—Тигр, Кит” и т. д.). В таком же духе даются и характеристики согласных—В, Л, Р, Н и др. Все это ни в какой мере не основывается на объективных посылках—да Бальмонт и не пытается приводить доказательства: он, “теоретик”, заклинает так же, как заклинает Бальмонт-поэт. Недаром он считает, что поэзия— магия, волшебство, что наивысшая поэзия растворяется в музыке:
“Заклинательное слово есть Музыка, а Музыка сама по себе есть заклинание, заставляющее неподвижность нашего бессознательного всколыхнуться и засветиться фосфорическим светом”.
В своей поэзии Бальмонт пользовался музыкально-звукоподражательными свойствами словесных звучаний. В стихотворении “Кони бурь” (1910) звук р в сочетании с иными звуками подражает раскатам грома, метафорически выраженного через ржание коней: